Содержание:

1. Учитель.

2. Восхождение.

3. Ловушка.

4. Айяты от Айса.

5. Воскресение.

6. Посох.

7. Зов.

1. УЧИТЕЛЬ

...В мозгу - монотонный шипящий шум, словно сквозняк обтачивает щербатые щели пещеры. Монотонно-мерзко взвизгивают на поворотах деревянные полозья вагонеток в желобах деревянных рельсов. В красных отблесках чадящих факелов по сводам мечутся горбатые безрукие тени, тянущие за собой размытые глыбы мрака. В каменных нишах возле факелов, укрепленных в местах разветвлений и поворотов штолен, словно изваяния чернеют недвижимые фигуры твердокрылов, маленькие и злобные.

"Не расслабляться!.. Не сбиваться с шага и дыхания... Опасно..." Знобящее ожидание боли пунктиром накладывается на однозвучное шипение безмыслия. Горбатая тень передо мной вдруг размазывается по своду и исчезает. Вослед ей свод перерезает черная молния острого крыла твердокрыла. Короткий вскрик боли. Мой лоб и клюв упираются в остановившуюся вагонетку.

"Не останавливаться... Только не останавливаться!.. Одно плечо вперед - так будет удобнее, клюв слишком слаб..."

Пульсирующее ожидание боли заглушает все, мерзко визжа, как полозья вагонетки на бесконечном повороте, - это кошмар, который мне снится все время: будто я тяну визжащую вагонетку по кругу. Но я не сплю.

"Только бы не упасть!.. Ну же!.. Ну!.."

Вагонетка медленно поддается под давлением плеча и головы и движение продолжается. Мимо моего повернутого набок и прижатого к передней вагонетке лица проплывает изваяние твердокрыла.

"Только не встретиться глазами!.. Смотреть вниз..."

По острым роговым окончаниям его крыльев пробегают кровавые

сполохи света.

"Только бы не споткнуться! Только бы не застряла вагонетка!.."

Под ногами раздается приглушенный хруст.

"Кости? Только бы не пораниться... Что-то твердое - горбы? Они выдержат..."

Движение продолжается. Но я уже не вижу теней на потолке. Только изредка в поле зрения попадают страшные силуэты твердокрылов. Но у меня от напряжения темно в глазах, и я их почти не различаю на фоне стен... Мерзкий визг полозьев...

"...Зачем нам эти горбы?.. Как удобно пригнана к ним упряжь вагонеток... В глазах темнеет... Считать шаги... Раз... два... три... десять... сто... тысяча..."

Перед глазами... Да нет же, мои глаза застилает черно-красная

мгла... Но я вижу призрачное мерцание. Вижу ли?..

- Учитель! - зовет оно. - Учитель!..

"Странное слово... Быть может, это смерть пришла за мной?"

И вдруг в памяти, словно росчерк крыла твердокрыла: "Учитель! Ты же хотел умереть..."

"Не поддаваться !.. Две тысячи один... Две тысячи два... Если бы я мог предвидеть, что за смертью последует еще одна жизнь... две тысячи три...две тысячи четыре..."

* * *

Удушливый запах гниющего оперенья и грязной рабской плоти. Разламывается спина. Горят незаживающие раны ступней. В неверном свете задыхающегося факела на полу пещеры - тесно прижатые друг к другу - горбы, горбы, горбы... Сон-стон...

"Кто мы? Откуда мы? Зачем мы?.."

Вопросы в пустоту. Никого не слышно. Даже этих, приросших ко мне телами, грязными, теплыми, живыми...

"Живыми ли? Может быть, я здесь один такой - недобитый?.. Почему я жажду услышать еще кого-то?! Здесь, где каждый - один на один со своей вагонеткой, со своими горбами... Зачем нам эти горбы?.. Спать! Надо спать, а то завтра я не смогу тянуть вагонетку, и меня, рассеченного крылом твердокрыла, втопчут в грязь... Или... Или отправят на сбор паутины..."

Дрожь ужаса судорожно пробежала по моему телу и затухающей волной понеслась вглубь пещеры по вжатым друг в друга телам. Я вспомнил жвала, громадного паука, неторопливо пережевывающего запутавшегося в паутине горбуна, вопящего от боли и ужаса, пока мы наматываем на себя липкие и крепкие нити паутины. Живые горбатые веретена. Надо успеть полностью обмотаться, пока паук дожевывает первую жертву... Когда вращаться становится невозможно и "веретено" падает, наблюдающий твердокрыл отсекает крылом конец нити, и грузчики клювами загружают "веретена" в вагонетку... Потом паук сыто и равнодушно наблюдает, как сматывается и увозится его паутина...

Опять появилось призрачное мерцание.

"Спать! Надо спать!.. Раз, два, три, четыре... Почему оно не исчезает?.. Пять, шесть, семь, восемь... Спать... Спать... Спать...

... Сон ?..

Я вижу паука, разматывающего паутину, намотанную на меня. Я бешено вращаюсь, теряя ориентацию...

..."Веретено" вращается...

Боль полыхнула красным и черным... Конец?.. Отпустило... Снова красно-черная молния боли!.. Она полыхнула у основания моих крыльев,

и мимо меня пронеслись две черные тени...

* * *

Обжигающе-ледяной водно-грязевой поток ошпаривает распаренные телесной теснотой тела - так нас ежеутренне будят. Дешево и безотказно. Шлюзы у входа в пещеру, сток в тупике.

Просыпаюсь, вопреки ожиданиям, во вполне сносном состоянии тела и... духа?.. Странное понятие...

Тесной толпой движемся к кормушкам, кишащим червями. Мерзко, но насыщает... Почему же мерзко, если я не помню, питался ли я когда-нибудь чем-либо иным?..

Присматриваюсь к горбам, торчащим над кормушкой. И мысленно пытаюсь дорисовать их до крыльев... Нелепость какая - приснится же! Неужели это культи?.. Неужели эта гниющая рабская плоть когда-то была способна летать?.. Чушь!.. Но откуда мне известно само это понятие - летать?..

В пещере появляются твердокрылы. Не видя, я ощущаю их появление по вдруг наступившей тишине, всеобщей неподвижности и по собственной спине, напрягшейся в ожидании удара. Медленно, чтобы не привлекать внимания, поворачиваюсь.

"Только не встречаться глазами!.."

Выставив вперед острие своего крыла, твердокрыл рассекает толпу на две части. Он идет прямо на меня. Я зачарованно смотрю на его крыло, не в силах отвести глаз.

"Что это со мной?.. Твердокрыл никогда не сворачивает! Я должен уйти с его пути!"

И я ухожу. Шаг вперед - и я среди забойщиков.

"Зачем я это сделал ?! Уж лучше вагонетка..."

* * *

Твердый, острый, блестящий наклювник стискивает намертво клюв и тянет голову вниз. У входа в забой появляется и застывает твердокрыл. Это сигнал к немедленному началу работы.

Отвожу тело назад и с размаху вонзаю клюв в горную породу. Первый удар тупо отдается в голове, шее, позвоночнике... Второй, третий, четвертый... Сотый... Кусок породы отваливается и по направляющему желобу летит вниз в вагонетку... И так весь день: удар, удар, удар... Пыль, боль, грохот... Сначала тело деревенеет, через несколько сот ударов - каменеет, когда счет переходит на тысячи - исчезает вовсе......И вдруг опять огнем полыхнуло у основания крыльев, и мимо меня пронеслись две черные тени...

Как я мог потерять бдительность?! Я - Неуловимый! Так звали меня твердокрылы - эти презренные твари, гнездящиеся у подножия гор и в долинах в нелепых хрустальных гнездовьях. Они приговорены вечно суетиться там, далеко внизу. Их крылья не приспособлены для разреженных гордых высот духовного уединения. Этим тварям никогда не достичь Моей высоты, где Голос Разума чист и свободен от суетного шума подножий и долин. Пусть себе суетятся. Им даны руки, чтобы хватать, и крылья, чтобы перемещаться. У меня есть т о л ь к о крылья, но - чтобы ЛЕТАТЬ. Им приходится кричать, чтобы услышать друг друга, - я понимаю своих сородичей безмолвно. Нам не надо быть рядом, чтобы быть вместе... Да, они нас иногда убивают, если мы в поисках пищи опускаемся до них. Но я посещал подножия гор не только в поисках пищи...

...Вдруг резкий удар отбрасывает меня в дальний угол забоя. С оглушительным грохотом по желобу уносится обрушившаяся порода. Обвал. Снизу, от вагонеток, раздаются вопли боли. Кого-то завалило. Пытаюсь пошевелиться. Очень больно, но, кажется, все уцелел. Вопли обрываются. Видимо, твердокрыл покинул свой пост. Надо вставать, а то доберется и до меня. Поднимаюсь, цепляясь клювом в наклювнике за каменные выступы на стенках. Перед глазами плывут круги. Иду к своему рабочему месту. Как не хватает когтей! Так трудно держать равновесие...

"Вперед! Держаться! Шаг, еще шаг... Иначе смерть..."

И вдруг опять вспоминаю: "Учитель! Ты же хотел умереть!"

Совершенно бессмысленная фраза.

Встаю в рабочую стойку. Замах - удар! Тело устремляется за клювом и распластывается по стене. Клюв слишком глубоко входит в породу. Пытаюсь отлепиться от стены. Не хватает сил. Чувствую колючий взгляд твердокрыла на своей спине. Взгляд накаляется!

"Ну же !.."

Я падаю, оторвавшись от стены, и тут же встаю в рабочую стойку. Взгляд исчезает.

"Осторожнее... внимательнее... Удар!.. Нормально. Еще удар! Так держать!.. Может быть, какой-то там сумасшедший учитель и хотел умереть... Я хочу жить! И я буду жить!.."

Тело опять каменеет.

"Но что это мне привиделось до обвала? Мечта раба?.. Почему я ничего не помню, кроме этой пещеры? Как я... как мы все здесь появились? Ничего не помню... И откуда мне известно это понятие - раб?.."

* * *

В кормушке вместо червей - гора мелко нарубленных трупов моих сородичей. Наверное, после обвала. Впрочем, смерть здесь искать не приходится. Она всегда рядом, как перья на теле... Пожалуй черви вкусней... Завтра, быть может, и я окажусь в этой кормушке. Все сходилось к тому, что я должен был оказаться в ней сегодня. Чудо?.. И только сейчас в памяти всплыло замеченное краешком зрения и сохраненное краешком сознания призрачное зеленоватое мерцание.

"Мистика! - подумалось вдруг. - Знать бы еще - что это такое...

Нет надо спать! Спать, чтобы жить!.. Раз, два, три, четыре... Что со мной происходит?.. Пять, шесть, семь... Кто меня научил считать? Спать! Спать! Спать!.. Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать... Проклятые вопросы!.. Спать!.."

...Сон?..

Я оказался высоко в горах. Над ущельем парила очень крупная птица.

- Мягкокрыл, - пояснил голос за моей спиной. Я обернулся и увидел странное существо - голое, бескрылое, с нелепым зеленым опереньем на голове. Оно было бы уродливо, если бы я не знал точно, что оно прекрасно.

Полет мягкокрыла был величав и задумчив, и я ощутил явную неуместность этой задумчивости - слишком низко. Вдруг откуда-то из-за скал вынырнули две черные молнии и пронеслись мимо мягкокрыла, лишь слегка коснувшись его кончиками крыльев, я он камнем рухнул в пропасть, скрывшись из поля зрения... Сердце сжалось. Я узнал эти черные молнии, хотя впервые видел их изломанный стремительный полет.

- Твердокрылы,- каменным голосом произнесло странное существо, будто я сам этого не знал. А твердокрылы, сделав крутой вираж, исчезли среди скал...

* * *

...Я проснулся! На моей памяти это случилось впервые. Сон - это жизнь! Сон - это спасение от усталости и... Выходит, сон перестал быть спасением. Иллюзии стали слишком активны...

Рядом со мной кто-то мелко дрожал, как от холода. Я сделал инстинктивное движение, желая защитить дрожащее существо крылом, которого не было! .. Это открытие должно беречь и скрывать. Оно - лишь начало пути, способного привести меня неведомо куда... Я принялся перебирать клювом перья дрожащему существу, успокаивая его. Странно - от них не пахло прелой грязью.

"Новичок", - понял я. Существо перестало дрожать, затихло. Заснуло?.. А я лежал, ошеломленный неожиданно обнаружившейся потребностью защитить кого-то кроме себя...

Послышался шум воды. "Подъем", - сообразил я и разбудил Новичка. Мы успели вскочить на ноги прежде, чем ледяной поток, смешанный с грязью и мусором, добрался до нас. Новичок удивительно осмысленно посмотрел мне в глаза, и, кажется, я что-то услышал , но не разобрал - что. Мокрая и грязная толпа зашевелилась, поднялась, отряхиваясь и стеная, потянулась к кормушке, сначала оттеснив от меня, а потом и вовсе растворив в себе Новичка...

* * *

День промелькнул, как сон...

* * *

Странно, мне стало не все равно, с кем упасть рядом на грязный пол. Я бродил по пещере, перешагивая через спящие тела. Я весь день помнил запах чистых перьев. Новичка нигде не было. Неужели он в первый же день попал в кормушку? Или остался в глине между рельсов? Или?.. Я вспомнил о пауке... Стало пусто и безразлично... Втиснулся в щель между телами там, где стоял. Пахло гнильем и грязью... Вращалось "веретено"...

* * *

...Действительно, я посещал подножия гор не только в поисках пищи. Я пролетал над гнездовьями твердокрылов, вызывая их бешенство, но и обретая знание. Запоминал расположение входов и выходов, изучал их понимание целесообразности и красоты, которые так органично сливаются в архитектуре, совершенно чуждой нам, мягкокрылам.

"Остерегись! Это ненужное знание. Оно не стоит того риска, какому ты подвергаешь свою жизнь", - предупреждали меня сородичи. Все верно. Но что-то неудержимо влекло меня вниз. Быть может, предчувствие того, что это знание когда-нибудь понадобится. Не мне, так другим. Что знает один - знают все.

- Учитель! - возникло невесть откуда перед моим гнездом все то же странное существо. - Учитель, мне одиноко без тебя. Все равно ОНИ уничтожат и этот мой мир. Я чувствую, что ОНИ уже близко - у нас так мало времени!

Что нужно этому существу от меня? Оно делает мою мысль нечеткой, расплывчатой. Я взмахнул крыльями и полетел. В уединение. Чтобы сосредоточиться. И только после первого круга над сверкающим на солнце гнездовьем твердокрылов в памяти моей возникло мерцающее сочетание звуков, грустное и прекрасное, таинственное и знакомое, каким-то образом связанное с этим странным существом. Но я не мог его повторить, передать привычными звуками, как будто это была музыка иного мира.

Жилище твердокрылов подо мной казалось вымершим. Обычно вокруг него наблюдается неуемное мельтешение, ничтожная суета.

И вдруг огнем полыхнуло у основания крыльев и мимо меня пронеслись две черные тени...

Я опустился слишком низко... Теперь крылья мои, вращаясь, как сухие листья, летят отдельно от меня, а я камнем падаю в пропасть. Вот она - смерть, которой я так жаждал ( непонятно - зачем и почему? Да и когда это было?) и которая пришла, когда я забыл о ней. Я смотрю ей в глаза и прощаюсь с сородичами. До меня доносится их скорбь. Что ж, мое существование не прошло для них бесследно. Я научил их приемам борьбы с нападающими твердокрылами: эти твари боялись моих когтей, которыми я встречал их, переворачиваясь в воздухе. Они отчаянно вопили, когда я, сложив крылья, падал вниз, предоставляя им взрезать друг друга. Я расшифровал для сородичей повадки твердокрылов. Учитель?..

Стремительно приближается дно ущелья...

* * *

Я проснулся за мгновение до открытия шлюзов, словно кто-то позвал меня. В глазах еще расползался к горизонту прожорливый зев ущелья.

Но грязевой поток коснулся только моих ног.

Черви в кормушке неожиданно вызвали отвращение. Я не смог заставить себя окунуть клюв в шевелящееся месиво... Это болезнь! Видимо, скоро конец. Что ж, в отличие от Новичка, мне удалось продержаться довольно долго... Интересно, сколько? И, главное, зачем?.. Что за противоестественная жажда продлевать собственные мучения?!..

И снова упряжь впивается в грудь. И снова мерзко повизгивают вагонетки на поворотах. И горбатые тени мечутся в красном сумраке по стенам пещеры...

Кто посылает мне эти издевательские сны о гордых птицах-мягкокрылах, для которых кормушка не стала центром мироздания? Большую часть своей жизни они отдают полету и мышлению...

Что общего между этими птицами и мной, дрожащим от боязни пропустить одну кормежку? (Правда, сегодня... Но это явная болезнь! Хотя ничего страшного не произошло - мне вполне достает сил для работы.)

Силуэт твердокрыла пошевелил крылом.

"Внимание! Не терять бдительности!"

Я с двойным усердием принялся тянуть вагонетку. Видимо, задумавшись, я стал замедлять движение.

"Раз-два, раз-два, раз-два... Надо войти в рабочий ритм..."

К вечеру я почувствовал необычайную слабость. Пришлось протиснуться к кормушке...

Птица, запряженная в вагонетку... Летающий буйвол... Бессмыслица... Спать... Спать... От нетерпения я не мог заснуть и потому все время ощущал незаживающие раны ног и гудящую от усталости спину. И горбы... горбы...

...Стремительно приближается дно ущелья, обрубки крыльев полыхают болью...

... Вдруг мое падение стало замедляться, что-то мешало мне падать, больно врезаясь в тело и опутывая меня... Сеть!

Так вот в чем дело! А мы считали обескрыленных сородичей мертвыми. Но разве это не так? Разве не мертв мягкокрыл без крыльев?!.. Мертв, мертв, мертв...

Боль полыхала красным и черным, пока не исчезло все...

* * *

...И опять я проснулся до срока. Горбы колебались во мраке от дыхания, и, казалось, что по ним пробегают волны. От тоски (странное понятие!) хотелось биться лбом о грязный каменный пол...

Я почувствовал на себе взгляд. Кто-то, лежавший рядом, смотрел на меня. "Новичок!"- обрадовался я, если можно назвать радостью чуть заметный всплеск эмоций.

Он смотрел на меня. (Точнее, она, но здесь это все равно - мертвецы бесполы). Мне показалось, что в духовном вакууме вокруг меня появилось что-то живое. И я устремился навстречу...

...Мы как бы выдвинулись из привычного мира. Видели его, но со стороны не участвуя. А горбатые существа в полумраке тянули за собой вагонетки.

- Нет, - сказал я решительно, - я никогда этого не пойму. Почему они терпят? Уж, действительно, лучше умереть...

- Стань одним из них, - услышал я в ответ, - поймешь...

... И, значит, я стал... Но кто этот Я?..

Вращайся же, судьбы моей веретено, начало нити дней в тебе заключено..

. Странная ритмика мысли. Чужая... Но теперь все яснее становится, что и я в этом мире чужой...

"Стань одним из них "... А кем я был прежде?..

Учитель?.. Наверное, не случайно я все время натыкаюсь в своих духовных поисках на это понятие... Учитель... Существует единственный способ обучения - примером собственной жизни... или смерти...

"Учитель, ты хотел умереть?.."

* * *

Да, помнится, что-то такое было. Только где и когда?.. Ощущение старости... Не дряхлости тела - моим биологическим часам еще тикать и тикать - почти беспредельно. А вот с духовным хронометром явные нелады - не хочется смотреть назад и ничего не видишь впереди...

Надо быть честным: Я, лично Я, подошел к своему финалу. Но не желаю выходить из тупика путем большинства, которые приближаются к старости с максимальным отказом от личного Я, исчерпавшего свои потенции. Не желаю, согласившись на альтернативную смерть, растворять свой дух в океане Коллективного Разума с тем, чтобы выйти из него юным и прекрасным. Этот "океан" стал мне чужд. Я хочу умереть. Но без обмана. Я - есть только Я! И настаиваю на этом!.. Но и у смерти должен быть смысл...

А смысл может заключаться только в духовном опыте того, кто идет следом. В духовном опыте Ученика.

* * *

...Новичок молча смотрел на меня. Перья его светились чистотой, а на культях чернела запекшаяся кровь.

"Дурочка ты, дурочка", - подумал я с нежностью, догадавшись, что она каждый раз, чтобы попасть сюда, проходит через казнь обескрыливанием... Я вспомнил свои недавние "сны" и содрогнулся от ужаса и сострадания. Что я мог сейчас для нее сделать?.. Я принялся осторожно перебирать клювом ее перышки. Она благодарно положила мне голову на плечо...

...Я вспомнил первый день. Она божественно юна и зеленоволоса. Она то переплетала свои волосы с ветвями плакучей ивы, то разбрасывала их по траве, сливаясь с ней.

- Тебя не отличить от этой травы, от этого мира, - признался я.

- А зачем меня отличать? - поднялась она с травы. - Мой мир - это я...

..."Вот как все повернулось, - подумал я теперь. - Пожалуй, сейчас твой мир - это я... Быть может, это и есть первый шаг к Совершенству ?"

Послышался скрип открываемых шлюзов. Мы вскочили на ноги... Остановленное мгновение - эта до предела сконцентрированная капелька бытия, отразившая в себе моментальный срез события (взгляд из пещеры): вода, ринувшись из-под шлюза, повисла в пространстве, словно, изваянная из стекла; горбуны мои замерли, кто на вдохе, кто на выдохе - как застал их зачарованный миг; черный твердокрыл застыл в проломе входа, будто муха в капле янтаря.

Мы стоим и молча смотрим друг на друга. Все точки расставлены по надлежащим местам, и только эхо открывшейся истины бродит по закоулкам сознания уже мало что значащими фразами.

Вот я требую, чтобы она немедленно исчезла из этой пещеры: с ее свежими ранами не выдержать рабочего дня - твердокрылы непременно уничтожат нетрудоспособную единицу. Требую, прекрасно понимая, что она уже, по крайней мере, дважды прошла через казнь обескрыливанием, чтобы попасть сюда в том облике, на который я был способен отреагировать. И это с единственной целью - достучаться до моего сознания, пробудить его, и вывести меня отсюда... Она уже ненавидит этот, созданный ею, мир за те страдания, что он принес мне, за то сострадание, которое причинил ей через меня... И тем не менее, я требую и напоминаю, что нелепая смерть будет означать конец этого мира, будто она этого не понимает, будто она внутренне уже не распрощалась с ним, как и с предыдущими ее неудавшимися мирами. Но почему я продолжаю настаивать даже после ее ультиматума: "Или мы уходим отсюда вместе, или вместе остаемся здесь!", - осознавая ее готовность умереть, хотя и альтернативной смертью (в смысле ощущений она вполне адекватна настоящей)?..Да, наверное, потому, что я - все же Учитель...

- А они?- показываю я клювом на досыпающих последнее (остановленное) мгновение горбунов.

Она ничего не отвечает и внимательно, словно впервые видит, смотрит на спящих грязных и вонючих рабов. Я слышу ее смятение: "Но ведь они не..." Не почувствуют смерти, хотела она сказать. И была права: не почувствуют, а просто исчезнут, хотя что мы знаем о чувствах тех, кто действительно исчезает?.. Этот мир существует, пока его подпитывает энергия Большого Мира.

- Но разве, - отрывает она взгляд от собственного неприглядного творения, - разве Большой Мир поступает нравственно, когда уничтожает наши миры?

Упрек справедливый, но может ли Мир быть более нравствен, чем она... или я ?.. Мир - это равнодействующая наших желаний, осознанных и неосознанных. Он - это Мы, все вместе: не только с Красотой, но и с болезнями тех миров, из которых пришли в Большой Мир...

И тут я опять вспомнил день первый...

- Учитель, я хочу есть.

Я предложил ей свою энергонакидку.

- В этом мире так не едят, - отвергла она мое предложение.

- Чем я должен тебя кормить ?

- Жизнью, - ответила она, и в глазах ее сверкнул огонь.

Я поднял голову и увидел в ветвях крупную птицу. Посыл - и она упала к нашим ногам. (Я должен подчиняться законам этого мира.)

- Не так!- воскликнула она чуть не плача. - Не так! По-настоящему!

- Но тогда ей будет больно!

- Когда умираешь, должно быть больно!

- Что за дикость?!

- Смерти надо бояться, чтобы ценить жизнь!.. Оживи ее!

Птица испуганно бросилась от нас, захлопала крыльями и тяжело взлетела...

Чему я могу научить ее, если не понимаю ее мира? Даже став его частью, не понимаю, зачем он такой? Могу предположить - почему: буйные всходы дало зерно жестокости, которое она принесла из своего прамира. Но зачем?! Ведь она создавала этот мир заново, имея за душой не только свой дикий прамир, но и теорию Совершенных Миров, и опыт Большого Мира, и, наконец, опыт своих первых неудач. Неужели все это ничему ее не научило? Нет, тут дело в чем-то другом...В чем?..

- Что толку в абстрактном совершенстве абстрактного мира?! - восклицает она, нервно подрагивая кончиком клюва. Остановленное мгновение все еще длится. - Эта абстракция бесплодна!

Мы здесь, чтобы понять друг друга. И, кажется, я начинаю понимать: ее гнетет инфернальность родного прамира, она все время воссоздает его, тщетно пытаясь найти выход из инферно именно для него. Разнообразит внешний облик мира, его флору и фауну, но лишь слегка изменяет сущность... Трагедия тупикового мира...

- Нельзя даровать Совершенство миру! Оно должно быть естественным результатом его развития! - продолжает оправдываться Ученица. Не передо мной - перед собой. Она защищает сейчас не только себя, но и свой прамир. Знать бы его координаты - рассмотреть повнимательней это обиталище жесткосердых авторов расхожих сентенций.

И все же она прекрасна - душа этого прамира - птица с ампутированными крыльями, с перьями, слипшимися от крови. Прекрасна в своей искренности. И несчастна в обреченности ...

- Разве возможна цель, способная оправдать страдания? - Я смотрю в ее круглый немигающий птичий глаз и вижу в нем отражение красного факела в руке твердокрыла.

- Но я как раз и хотела уменьшить их страдания! - Наконец-то начала она искать порок в Идее этого мира. - Именно поэтому здесь способен мыслить тот, кто свободен. (Я это уже понял, хотя и был исключением, ибо не от мира сего). Я дала им инстинкт стремления к максимальному, в любых обстоятельствах, уровню счастья.

- Довольства, - уточнил я.

- Счастье и есть интеграл от мгновенных потребностей, - опять услышал я голос ее прамира.

- Великолепно! - констатировал я.- Чем меньше возможностей - тем меньше потребностей. Стремясь дать максимум - лишаем минимума. Стремясь дать выстрадать Совершенство - лишаем возможности страдать...

- Я ошиблась в цели? - Она сомневается! Значит, еще не все потеряно.

- Нет, в средствах...

- Пойдем отсюда, Учитель. Я все поняла. Теперь я знаю как начать сначала.

И я понял, что потерпел фиаско: этот мир для нее уже не существует.

- Я - один из них, - ответил я жестко.

- Нет! Нет! Нет! - закричала она. (Мысленно, разумеется). - Я так долго выводила тебя отсюда, осталось сделать последний шаг!

- И ты его сделаешь без меня.

- Нет, я останусь здесь! - отчаянно выкрикивает она, уже осознавая, что не останется - ведь ее гибель будет означать не только исчезновение этого мира, но и мою безальтернативную смерть. Распорядиться мной она не смеет...

Итак, уже все понимая, мы молча смотрим друг на друга. И, единственно возможный выход, как бы сам собой, выкристализовывается из молчания. Она уже не может пересоздать этот мир - он объективизировался от нее по сформулированным ею законам. А у меня еще остается в запасе вариант. Крайняя мера. Я, как смертник, имею на нее полное право.

- Прощай, Ученик... Я благодарен тебе. Но теперь я беру этот мир на себя.

- Коллапс ноосферы?

Да. Я остаюсь один на один с этим миром, в котором могу только то, что может Учитель. Мир теперь будет существовать, потеряв связь с ноосферой Большого Мира. Отныне он может рассчитывать только сам на себя, да еще на меня, хотя это не бог весть какая опора...

- Прощай, Учитель... Я не представляла, что у зрелости может быть такой горький вкус...

Она не представляет и того, как ей далеко до настоящей зрелости, и каков ее подлинный вкус... Когда не хочется смотреть назад и ничего не видишь впереди...

Мы обнялись шеями, безрукие и бескрылые, и ...я остался один в этом нелепом мире. Ощущение одиночества, страха, тоски на мгновение навалилось на мои горбы, прижало к земле, но я выпрямился и, посмотрев в глаза застывшему у входа твердокрылу, толкнул время вперед...

...Вода принялась воскрешать умирающую груду некогда крылатых существ, заодно смывая с них помет и глину. Груда зашевелилась, стала подниматься и, отряхивая влагу и мусор с перьев, двинулась к кормушке. И я вместе с теми, кому в этом мире хуже всего...

...Я тянул вагонетку и думал. Я должен был научиться совмещать эти занятия и обучить этому других. Впрочем, чему могу обучить этих несчастных я, возжелавший собственной смерти?..

Монотонно-мерзко взвизгивают на поворотах деревянные полозья вагонеток...

"Надо помочь твердокрылам изобрести колесо..." В красных отблесках чадящих факелов по сводам пещеры мечутся горбатые безрукие тени... Стоп-стоп-стоп! Что это мелькнуло перед глазами?.. Я стал вглядываться в мечущиеся тени и с какой-то определенной точки увидел, как тень горба, молниеносно вытягиваясь, превращается в тень крыла!.. И тень эта была поразительно похожа на крыло мягкокрыла...

Я чуть было не бросил вагонетку, чтобы тотчас ринуться воплощать поразившую меня идею. Но сдержался, вспомнив, что брошенную вагонетку придется толкать тому, кто идет следом..."

* * *

Вновь тишина и непробиваемый духовный вакуум. Во время работы не так. Во время работы я стал "слышать" твердокрылов. Еще смутно, но чувствовал, что их "голоса" становятся все более разборчивыми.

Теперь же никого. Нас не охраняют. У нас не остается сил для лишних движений, да и без крыльев отсюда не убежать... И безразличие - тупое, вязкое...

Я поднимаюсь. Специально лег недалеко от выхода из нашей "спальни-камеры". Выхожу в лабиринт пещеры. Он в моем сознании, как на ладони.

Уверенно иду во владения паука. Вот они. Странно, никогда не видел паутину светящейся: все пространство пещеры заполняли строго организованные светящиеся линии, похожие на скелет живого мира. Я коснулся клювом одной из линий и еле освободился. Вибрация от моего прикосновения побежала по паутине, из которой на меня стало надвигаться что-то черное и неразборчивое. Паук.

Он остановился в нескольких сантиметрах от моего лица. Я отчетливо видел его острые, плотоядно движущиеся жвала. Озноб безотчетного ужаса пробежал по спине... Глаза паука, словно два красных уголька, горящие во мраке как бы отдельно от тела, внимательно и удивленно смотрели на меня. Духовный вакуум стал наполняться. Поймем ли мы друг друга?..

Я входил в него осторожно, чтобы не вспугнуть защитных инстинктов. Я старательно заполнял закоулки его замкнутого на себя сознания новой жизненной идеей, которая, как мне казалось, способна была наполнить его существование смыслом. Я постарался дать ему понять, что паутина годится не только для того, чтобы ловить в нее жертву. Я старался внушить ему идею творчества. Я работал от души. Мне нравилась такая работа...

Наконец я отпустил паука. Мог бы сделать покорным исполнителем своей воли - живым механизмом, но отпустил. Пожелав наполнить мир свободными существами, нельзя начинать с их порабощения.

Паук словно проснулся и хитро покосился на меня своими "угольками". Потом забегал по паутине, обдумывая мое предложение. Вперед-назад, вперед-назад мимо меня, время от времени останавливаясь и сверкая глазами, словно говоря: "Ну ты даешь!"

Потом он оказался за моей спиной. Стало жутковато - вдруг паук не понял меня?.. Я сосредоточился. Его жвала не останавливались... Культи что-то сжало. И это было приятно. Потом он бегал вокруг меня, оплетая крепко стягивающей паутиной.

Но вот все затихло. Я открыл глаза. Паук стоял передо мной и с интересом рассматривал меня, как мастер - собственное творение. Красные "угольки" его удовлетворенно мерцали. Я пошевелил культями и ощутил на спине крылья! Я поблагодарил паука и расправил их. Они показались мне необычайно громадными, но тяжесть их была так знакома!

Я сложил свои протезы за спиной и ступил ногой на паутину. Она спружинила и выдержала мой вес. Паук побежал впереди, показывая дорогу. Я, балансируя, ковылял следом, углубляясь в светящуюся воронку паутины.

И вдруг я увидел звезды! (Я знал, что увижу их, но все равно это было вдруг! ) Много звезд. Небо... Неожиданно оно слезами размазалось по моим глазам. Дела!.. Просто это виноват слишком резкий и неожиданный ветер...

Паук легонько толкнул меня в спину мохнатой лапой, и я взлетел. Мир навалился на меня хаосом эмоций, образов, идей, мыслей. Вся дикая, саморазвивающаяся и самопожирающая ноосфера решительно объявила мне о своем существовании. Это было торжество дикого духа, первозданной духовной энергии, выплеснутой и оставленной Создателем. Мой дух входил в сцепление с клокочущим хаосом сколлапсировавшего на меня мира, и это было хорошо! Это было просто замечательно, давно я не испытывал такой жажды жить и работать!

Я разобрал в интеллектуальной какофонии голоса мягкокрылов. Они услышали меня! Узнали! Вспомнили, как и всех своих несчастных сородичей, о судьбе которых им теперь стало известно все. И наполнился их дух негодованием. Но я-то теперь слышал не только их...

Культи мои отяжелели от усталости, и полет стал неуверенным. Я поспешно спланировал ко входу в пещеру. Паук ждал меня. Я благодарно коснулся его крылом. А он подмигнул мне красным глазом, вращавшимся отдельно от него...

Я оставил протезы в паутине и вернулся к своим горбунам. Научиться летать богу - невелика заслуга. Задача в том, чтобы научить летать рабов...

2. ВОСХОЖДЕНИЕ

Айс был оскорблен до кончиков крыльев. Тех самых боевых крыльев, которыми он - знаменитый ас-истребитель - виртуозно лишал бессловесных мягкокрылов права на полет. О, эти упоительные мгновения боевого виража! О, это изящное, почти ласкающее касание острием крыла - и груда мяса со свистом низвергается в пропасть, а громадные, неуклюже растопыреные крылья, растерянно вращаясь, отправляются следом... Именно он так красиво срезал Неуловимого, который, надо признаться, проявлял чудеса изобретательности и смелости, заставляя истребителей опасаться этого странного мягкокрыла.

И все же Айса направили надсмотрщиком в рудники. Таков был порядок, освященный Айятами: "Каждый труд велик и важен, каждый труженик отважен", "Чтобы не было проблем, в Стае каждый будет всем". Айс не возражал. Ему и в голову не приходило возражать. Просто он был оскорблен до кончиков крыльев. Айяты Айятами, а истребителями не разбрасываются!... Хвостолизы! Никто даже не попытался отстоять его. Рабы Верховного Айяра!.. Хотя это унижение стоило того удовольствия, которое Айс получил, высказав Верховному все, что он о нем думает... Нет, конечно, не совсем все, но... Ему надоело бессловесно подчиняться тому, кто уже не способен даже взлететь. "Тот в Айяры попадет, кто закончит свой Полет".

Хотя, тс-с!.. "Худшей доли тот достоин, кто Айятом недоволен". Айс же был вне себя! И давал волю своим крыльям, поставляя в кормушку трупы горбунов. Все сжирали безмозглые твари. И Неуловимый, как все - такая же рабская тварь.

Айс, быстро разочаровываясь, наблюдал за ним. Ему почему-то хотелось, чтобы Неуловимый был лучше, чтобы он выделялся не только своим ослепительно-белым оперением, которое, кстати, от грязи стало почти таким же серым, как у других горбунов. Сегодня, правда, Неуловимый дерзнул встретиться с ним взглядом. Обычно эта дерзость каралась немедленной смертью, но Айс, дождавшись неординарности поведения своей жертвы, разрешил этот странно осмысленный взгляд,никак не отреагировав на него.

Разрядился Айс на первом же, замешкавшемся, горбуне, одним взмахом острого крыла разрубив его сверху донизу на две одинаковые половинки.

* * *

Хрустальное гнездовье гранями своими концентрировало лунный свет и возвращало его в ночную темноту многократно усиленным. Гнездовье было видно издалека, и путь домой любой твердокрыл мог найти по расцветке других гнездовий. Айс без труда достиг своего и спикировал в одно из входных окон, которые имели особый оттенок, отличный от оттенка окон выходных. Спускаясь со взлетно-посадочных ярусов, расположенных прямо под куполом, к жилым, Айс вспомнил осмысленный взгляд Неуловимого. Неужели этим всеядным грязным тварям не чужды проблески интеллекта? Впрочем, Неуловимый убедительно и кроваво доказывал это и прежде. Потому и подлежал порабощению в первую очередь.

Но интеллект - эта путеводная звезда мироздания - как он мог достаться бессловестной твари ? А если Неуловимый - не единственный? Возможно ли предсказать последствия ?... Порабощенный интеллект взрывоопасен...

Умиротворяющая, растворяющая в себе дневные стрессы цветомелодия сопровождала Айса. Вот и нежно-голубые, зеленые, розовые тона жилого отсека. "Как хороши, как прекрасны, как мудры наши гнездовья", - невольно улыбаясь, подумал Айс, раздвигая створки своего гнезда.

-Айс! Наконец-то! - бросилась к нему Айя.

Айс обнял ее руками и крыльями.

-Айс! Айс! - защебетали дети - Айян и Айяна, протискиваясь под его крылья и цепляясь руками за ноги.

Гнездо наполняла розово-голубая мелодия с огненными сполохами страсти.

"Мое гнездо - мое блаженство",- подумал Айс, подходя к изысканно сервированному столу. Ягоды сато, отливающие маслянистой синевой, плоды кара, отваренные в соке сие, зерна фейле. Айс вдруг почувствовал, что страшно голоден. На мгновение перед взором мелькнула кормушка, кишащая червями, его передернуло от омерзения. Он подумал, что разумное существо не может довольствоваться столь отвратительной пищей. "У высшего существа все должно быть высше - и тело, и жилище, и полет, и пища".

В этот вечер Айс отдыхал душой, резвясь с детьми, радуясь их смышлености. Потом, уложив детей, поворковал с Айей. Воркование, как всегда, закончилось ослепительным взрывом страсти, после которого Айс мог проснуться только через несколько часов. Оставшееся до утра время следовало использовать для интеллектуальных занятий. И занятия эти Айс обожал ничуть не меньше, взрывов страсти или истребительных полетов. Все это наполняло его бытие внятным и вкусным содержанием.

Интеллектуальные занятия Айса заключались в самосозерцании и попытках изложить увиденное в цветограммах. Изредка он пользовался и знаковой записью. Это, конечно, оперативно, но так мало способно выразить всю полноту Истины: знак есть знак.

Cегодня цветограмма неожиданно началась с белого цвета - медленно через бесчисленные оттенки серого, переходящего в бездонно-черный цвет. "Как неисчерпаем серый цвет !" - попутно обозначил Айс местонахождение Истины. Впоследствии здесь можно было бы покопаться.

И вдруг Айс вздрогнул от резкого звона. Где-то в гнездовье что-то рушилось. Айс хотел выскочить из своего гнезда на звук, но тут зазвенело совсем рядом. Айс рывком раскрыл створки кабинета и чуть было не рухнул в пустоту. Его гнезда больше не существовало - ни детской, ни спальни.

- Айя! - истошно закричал Айс. От ощущения непоправимой беды его бил озноб, и казалось, что он потерял все свои перья.

- Айян! Айяна! - Но только новый грохочущий звон и истошные крики были ответом ему .

Стало темно. От нанесенных ран гнездовье потеряло свои четко выверенные оптические свойства. Айс закрыл глаза и постарался на мгновение отключиться. Знак! Он понимал, что сейчас необходимо увидеть знак Истины. И Айс "увидел", как нечто темное, тяжелое возникает в глубине небосвода и, стремительно увеличиваясь в размерах, обрушивается на гнездовье.

Айс резко взмыл вверх, туда, где должен быть купол, которого уже не было. Луна равнодушно освещала тускло мерцающие развалины гнездовья. Айс не мог заставить себя посмотреть вниз, чувствуя, что после этого ему останется только сложить крылья и... Он до помутнения в глазах всматривался в высоту. Мимо него пронеслось что-то массивное, и тут же внизу раздался звон. Еще ! Еще !

Айс продолжал лететь вверх. На фоне звезд, показалось ему, двигались какие-то темные пятна. Он устремился к ним. Он летел как никогда быстро и достиг высоты, которой никогда не достигал. Но пятна растворились в межзвездном пространстве. Айс неимоверно устал и начал спускаться. Внизу было темно, как не было темно при жизни Айса ни разу. Это казалось просто невозможным. Айс даже засомневался, существует ли он сам сейчас. Лучше бы не существовал - так громадно, так страшно, было случившееся, если оно случилось на самом деле.

Он парил по нисходящей. Крылья ломило от напряжения. Что это было - побег? Погоня?.. Айс чувствовал что в этом вопросе если и не знак, то маленькую зарубочку Истины. Удастся ли когда ее додумать?..

Коснувшись земли, Айс не удержался и упал лицом вниз. А вокруг все звенело и рушилось, звенело и рушилось...

Очнулся (или проснулся?) Айс, когда уже рассвело. Роса смочила перья, и они тяжело прижимались к телу. К тому же, по нему нагло ползла какая-то мелкая живность. Айс поднялся на ноги, взъерошил перья и брезгливо встряхнулся. "Где я? Что произошло? Как я сюда попал?" - оглянулся вокруг Айс и сразу же все вспомнил. Собственно, он и не забывал, а только хотел забыть, надеялся, что забыл.

И он побрел по лесу, волоча за собой отяжелевшие крылья, словно не знал, зачем они существуют. Шел до гудения, до мозолей на ногах, не привыкших к ходьбе, не любящих ходьбу. Лишь бы оттянуть страшный момент...

"А вдруг они живы и нуждаются в моей помощи?"- подумал Айс, а ведь эта мысль, казалось бы, должна была прийти ему в голову в первый момент трагедии. Почему же он так безоговорочно и сразу решил, что все кончено? Потому что это наиболее вероятно?... А вдруг?!...

Через мгновение Айс взмахнул крыльями и полетел на поиски своего гнездовья. Оказавшись над землей,он быстро сориентировался и взял направление. Но вид развалин трех гнездовий, над которыми он пролетел, лишил его надежды и сил. Крылья стали тяжелей, а полет медленней. И все-таки призрачная цель - почти невероятная надежда. Надо увидеть родные развалины, чтобы принять окончательное решение - продолжать или прервать свой полет.

Родное гнездовье ничем не отличалось от остальных. Только гораздо больней было смотреть на него. Айс заставил себя сделать траурный круг над бывшим гнездовьем, чтобы навсегда запомнить эти вопиющие об отмщении руины. Он понимал, что с этих развалин начинается новая страница в истории твердокрылов. И рассмотреть первую ее черную букву следовало внимательно.

Потом Айс опустился на землю рядом с довольно многочисленной толпой сородичей. Быстро охватив взглядом живых, Айс побежал к раненым, лежащим в стороне. Зрелище было ужасно, но ни Айи, ни Айяна, ни Айяны среди раненых он не обнаружил.

Потом Айс взглянул на развалины, под которыми осталась примерно половина сородичей, подлетел к центру их и, взяв в руки небольшой обломок, тяжело полетел с ним в сторону. Аккуратно опустил обломок на землю, вернулся, взял следующий, положил рядом. Сначала за ним молча наблюдали. Потом, также молча, по одному включились в работу.

Работа, как наркотик, дарила забытье. Некоторые куски приходилось переносить вдвоем, втроем. Вскоре громадная площадь вокруг гнездовья была занята аккуратно уложенными обломками.

Почувствовав изнеможение, Айс опустился на свободное место. Руки дрожали от переутомления, ладони кровоточили. Его примеру последовали и остальные. Гибель старейшин гнездовья превратила стаю в толпу. В таких условиях лидером становится тот, кто проявляет инициативу.

- Может быть, пригнать сюда рабов? - предложил кто-то.

- Нет, - возразил Айс. - Во-первых, у них нет рук и значит, от них не будет никакого толку. Во-вторых, раб не должен видеть слабости господина. Тем более, его смерти. Господин силен, неуязвим и бессмертен.

Эту Истину надо занести в Айяты,- послышался воодушевленный голос. Айс не заметил, кто говорил - не было сил повернуть голову. "Ничего, такой себя еще проявит".

* * *

Во второй половине дня в развалинах стали обнаруживаться изуродованные трупы и напряженное трудовое молчание в эти минуты прерывалось криками отчаяния. Айс с внутренним содроганием ждал, когда настанет его момент трагического узнавания.

" Через это надо пройти, - чувствовал он, - каждому из тех, кто остался в живых. Именно каждому, чтобы осознать, что такое жизнь в присутствии врага. Пока, правда, незримого. Но вряд ли существует действительно незримый враг, если это не сама Природа... Природа?" - удивился такой мысли Айс и попытался представить себе Природу, наславшую камнепад на все гнездовья твердокрылов. Такая злонамеренная Природа упорно не представлялась. Не верил Айс в такую Природу. Да, были случаи падения небесных камней, но редчайшие и единичные. А камни, попадавшиеся в развалинах, были явно не небесного происхождения. Так что cледовало искать конкретного врага. Айс уже был уверен, что темные силуэты на фоне звезд не примерещились ему. Даже если бы он их не видел, их существование следовало предположить.

Нашли живого и совершенно невредимого птенца. Радости матери не было предела. Она прижала его к груди и вознеслась ввысь. Быть может, чтобы не оскорблять своей радостью горе других. Хотя ее радость дарила надежду на чудо. Айс прибавил скорости. Но чуда не произошло. Они погибли все сразу под одним острым обломком: и Айя, и дети. Видимо, он почувствовал момент их смерти, когда открыл створки своего кабинета. Оттого и уверенность в свершившемся горе. А запоздалая надежда - это агония души.

Он положил их на один большой гладкий осколок. Айю в центре, Айяна и Айяну под ее крыльями с двух сторон, где они любили прятаться живыми. Потом, обмакивая края более мелких осколков в сосуд с растворителем из вулканического озера, принялся наращивать стенки саркофага.

Саркофаг полыхал на солнце темно-багровым погребальным пламенем.

* * *

Временно, пока идет выработка строительного материала и его огранка, поселились в пещерах. В смысле безопасности преимущество пещер несомненно, но в смысле красоты... Через жилище закладываются основы духовного богатства твердокрыла. Красота должна окружать его постоянно. Теперь предстояло соединить красоту и безопасность. Требовалась принципиально новая архитектурная идея. Но Айс пока не видел приемлемого решения. Испуганная красота? Ощетинившаяся красота? Красота в скорлупе? Бессмыслица. И кого может воспитать такая красота? Труса, вздрагивающего при каждом дуновении ветерка...

Но кроме идеи требовалось понимание. Необходимо было обнаружить врага. Выяснилось, что кроме Айса никто не видел никаких силуэтов. Да никто и не смотрел на небо. Никто теперь и не желал на него смотреть. Айс же ночами до ломоты в глазах всматривался в звездную пропасть.

Приняв на себя роль лидера, Айс не заглядывал на рудники. Прервались его наблюдения над Неуловимым. Но резкое падение выработки хрусталя, так необходимого сейчас для восстановления гнездовий, заставило Айса наведаться туда.

Производительность снизилась не из-за лени рабов: из них выжимали максимум возможного, а из-за резкого падения их численности. Видимо, в первые дни после катастрофы твердокрылы таким способом пытались дать разрядку своей нервной системе. И можно было бы разрешить им это, если бы ряды рабов пополнялись по-прежнему. Однако они перестали пополняться вообще. Более того, при невыясненных обстоятельствах погибло несколько лучших истребителей. Такого еще не бывало. Даже во времена деятельности Неуловимого погибали единицы; и всегда было известно, как это произошло. Похоже на то, что мягкокрылы катастрофически поумнели. Или же у них появился чрезвычайно мудрый Наставник?..

Айс уже не мог, за давностью, определенно сказать, был ли действительно осмыслен взгляд Неуловимого, или он сам наполнил его смыслом. Но чувствовал, что должен еще раз посмотреть в глаза этому рабу. Казалось ему, что именно в них он обнаружит начало клубка происшедших невероятных событий.

Айс прилетел на рудник с первой сменой. Как всегда, открыли шлюзы. Вода с шумом и чмоканьем ворвалась в спальную пещеру. Надсмотрщики разбрелись по своим постам. Открыли отсек кормоприготовления. Резервуары кишели жирными, энергичными червями. После запрета на уничтожение рабов, который Айс вынужден был объявить, их кормили только этой копошашейся мерзостью.

Сразу после закрытия шлюзов Айс вошел в спальную пещеру, приготовившись встретить взгляд Неуловимого... и не поверил своим глазам: в пещере было пусто! Куда могли деться бескрылые, безрукие горбуны из пещеры, находящейся в отвесной скале, не имеющей никаких подходов? Коллективное самоубийство? Массовый психоз? Айс послал проверить дно ущелья, но,как и предполагал, ничего интересного там не обнаружилось.

Цепь невероятных событий удивительным образом продолжала расти. Исчезновение рабов - явление того же порядка, что и камнепад над гнездовьями твердокрылов. Что ж, ситуация становится критической и откладывать решение загадки дольше недопустимо.

* * *

Айс летел вверх, пока не стал проваливаться. Разреженный воздух не держал его. Дышать стало трудно. В глазах потемнело. Это была чужая высота. Айс, судорожно-часто взмахивая крыльями, долетел до ближайшей ровной площадки на склоне и в изнеможении опустился на нее. Лег на спину, раскинув крылья и положив на них руки. Закрыл глаза, глубокими вздохами восстанавливая дыхание.

Оставленный внизу народ, и его заботы были с ним на этой разреженной высоте. Смерть сотен сородичей, продолжавшая жечь душу неизбывной тоской и жаждой отмщения. Рудники, оставшиеся без рабов, место которых вынуждены были занять самые сильные и выносливые твердокрылы. Все было здесь.

Не открывая глаз, Айс с содроганием сердца представил дрожащие от непосильного напряжения фигурки твердокрылов, запряженные по двое-трое в вагонетки, с медленным скрипом скользящие по деревянным желобам. Вагонетки приходилось нагружать только слегка, потому что рассчитаны они были на мощных мягкокрылов. Вернее на то, что от них оставалось после ампутации крыльев и когтей. Право же, эта операция была вызвана не жестокосердием твердокрылов, а исключительно производственной необходимостью: крылья мягкокрылов столь громадны, что с ними невозможно было бы запрячь их в вагонетки. А когти... Неуловимый продемонстрировал, насколько они могут быть опасны. Айс вспомнил его знаменитый кувырок в воздухе, когда Неуловимый оказывался под истребителями, вытянув лапы с когтями, на которые неизменно напарывались набравшие скорость истребители. Да и другие фигуры боевого пилотажа, которые демонстрировал Неуловимый (кстати, сейчас они на вооружении твердокрылов), в большинстве своем основаны на боевых возможностях когтей. И только некоторые, единичные - на ударе мощным клювом. Клюв удалять было нельзя, потому что он использовался в качестве долбежного орудия в забоях.

Айс открыл глаза. Обнаженное холодно-синее небо в упор смотрело на него. Редкие белые облачка, слегка прикрывавшие его наготу, остались далеко внизу. Айс отвернулся. Это - чужое небо, смотреть на него неприятно.

Глаза его наткнулись на мелкую черненькую тварь, толкавшую перед собой громадный по сравнению с нею шар. Айс попробовал толкнуть шарик пальцем, и он послушно покатился, а испуганная тварь юркнула в камни. Айс взял шарик и принялся перекатывать его по ладони. Это оказалось приятным и увлекательным занятием. Потом Айс поднял сухую и ровную веточку и острым концом проткнул шарик насквозь. Покрутил шарик вокруг оси. И вдруг Айс "увидел" два щарика, проткнутые одной веточкой. "А ведь это Идея !" - понял он и, вскочив на ноги, принялся бродить по склону, выискивая тварей с шариками. Нашел сразу целую колонию и отобрал у них все шарики. Опять уселся на склон, нанизал на веточку второй шарик и, взявшись за ось посередине, принялся катать сооружение по гладкому камню.

"А если !.."- подумал Айс и стал нанизывать шарики на веточки. Потом нагрузил две веточки с шариками на концах остальными веточками так, что нанизанные на них шарики не давали паре несущих осей разъехаться вперед и назад. Покатал сооружение пальцем по камню. Подумал. Привязал к одной оси травинку и потянул ее. Повозка поехала. "Да ведь это же вагонетка !"- обрадовался Айс, представив легко катящиеся за твердокрылами вагонетки на шарах. "Но где взять такие большие шары?.. Вырубить из дерева? Из камня?.. Надо попробовать."

Айс уже было собрался лететь вниз, чтобы обрадовать сородичей своим открытием, но вдруг вспомнил - зачем он здесь.

"Неужели я готов допустить, чтобы твердокрылы навеки были прикованы к вагонеткам, хотя и на шарах?! - ужаснулся Айс. - Благородное существо не должно тратить время своей жизни на работу раба!.. Значит, надо найти способ вернуть рабов, восстановить источник их пополнения. Но прежде всего - понять, что произошло, чтобы не допустить повторения. А для этого надо идти вверх, туда, где обитают мягкокрылы. ”

Хотя Айс надеялся найти там разгадку только второй тайны - исчезновения рабов. К первой тайне - камнепаду, он по-прежнему не видел подходов. Мягкокрылы, по его разумению, никак не могли совершить это злодеяние: им нечем было держать камни такого размера. Ни когти, ни клюв мягкокрыла для этого не годились. Единственная гипотеза, способная хоть что-то объяснить, - это существование неизвестных летающих существ, обитающих на недостижимых для твердокрылов высотах. И никогда не опускающихся вниз. Они тоже могли использовать мягкокрылов в качестве рабов. И выразили свое неудовольствие конкуренцией твердокрылов. Могла быть и иная причина их жестоких действий...

В общем, вверх, вверх! За всеми ответами вверх!

* * *

Айс, тяжело дыша, прислонился к скале. Перед глазами мельтешили красные огоньки, которые он сначала принял за паучков. Но когда отдышался и они исчезли, то понял, что "паучки" были рождены его собственным зрением. А он еще никого не встретил. Что же будет дальше ?!..

А дальше были сбитые в кровь ноги и руки, которыми приходилось цепляться за каменные выступы и кусты, отчаянно помогая себе крыльями. Дальше был шум в ушах, темнота в глазах, одышка и отчаяние, желание немедленно вернуться назад и жажда мести. Неутолимая жажда мести! Темное пламя саркофага, поглотившего тех, кого он любил, постоянно пылало перед его внутренним взором и жгло душу. Быть может, именно этот огонь и толкал Айса вверх? Самые неприступные участки он преодолевал исключительно на злости.

Стали попадаться побуревшие снежники. Высоко впереди над ущельем навис сине-зеленый язык ледника. Вдалеке показались и исчезли три летящие черные точки. Айс насторожился и, забравшись в скалистую расщелину, стал наблюдать. Однако, ничего примечательного ему обнаружить не удалось. Небо медленно покрывалось вечерним пеплом. Холодный ветер облизывал шершавым языком каменистые склоны, покрытые скудной кустарниковой растительностью. В расщелине было относительно тихо и тепло, ветер сюда не задувал. Сверху свешивались побеги с черно-синими незнакомыми Айсу ягодами. Он сорвал одну, осторожно попробовал - оказалось весьма вкусно. Тогда Айс вдоволь насытился ягодами и почувствовал как неимоверно устал. Он еще раз высунулся из расщелины. Небо было по-прежнему пусто, но уже активно обугливалось. Айс понял, что сегодня его восхождение закончено, спустился в расщелину пониже, притулился бочком между каменными стенами, спрятал голову под крыло и закрыл глаза.

Сон пришел сразу. Сначала глухой и беспросветный. Потом отдельные цветовые ноты, гаммы, аккорды и, наконец, целое цветовое произведение, незнакомое и странное, но величественное и прекрасное, ворвалось в спящее сознание Айса. Оно неспешно переливалось из одного конца спектра в другой, подолгу задерживаясь на совершенно неожиданных сочетаниях оттенков, заставляя Айса мучительно вглядываться в них, пытаясь постичь их глубокий смысл. А смысл существовал! Айс чувствовал его, но никак не мог перевести в соответствующие знаки - их попросту не было в его сознании. Айс во сне удивился такому открытию. Но если он был способен почувствовать этот ускользающий смысл, то, видимо, он ему не чужд? Или усталость, разреженный воздух, чуждая и опасная обстановка вызвали галлюцинаторные явления?.. Да и сон ли это, если он способен к подобным логическим умозаключениям?

А произведение все длилось и длилось, подчиняясь закону своей внутренней гармонии. В конце концов Айсу показалось, что он постиг эту гармонию. Он даже пытался прогнозировать переходы оттенков и так увлекся, что когда открыл глаза, то даже расстроился, увидев серую поверхность камня. Он быстро закрыл глаза снова, пытаясь вернуть прекрасное и странное сновидение, но, как это бывает с большинством сновидений, оно невозвратно исчезло.

Тогда Айс поднял голову и поразился желто-золотистому цвету неба. Он осторожно вскарабкался вверх по расщелине. Солнце, взобравшись на самую высокую вершину, безудержно заливало собой окружающее пространство, выжигало синеву неба, зелень растительности, аскетическую серость скал и холодную белизну снегов. И Айс вспомнил свой сон, в котором настойчиво повторялись именно эти желто-золотистые оттенки, и вдруг придумал знак своему сновидению: "предчувствие солнца".

* * *

Десятки холодных иголочек впивались в голые ступни. Приходилось выпускать когти и вцепляться ими в слежавшийся снег, чтобы не соскальзывать вниз. Айс отработал новую технику подъема на относительно пологих участках: сильно отталкиваясь ногами и одновременно взмахивая крыльями, ему удавалось разом преодолеть несколько метров.

И вот в одном из таких прыжков он вдруг завис в высшей точке и... стал набирать высоту! Вместо ослепительно-белого снега под собой он видел далеко внизу погруженные в темноту мерцающие снежные вершины. Над собой - ослепительно звездное небо. Исчезли день, яростное солнце, колючий снег. Да и привычное самоощущение Айса исчезло - он ощущал себя громадной сильной птицей, ввинчивающей размашистую спираль своего полета в звездную глубину. Зачем? Да затем, что свобода включает в себя знание этих пределов. А разумное существо обязано быть свободным.

Чем выше поднимался Айс, тем больше времени приходилось тратить на адаптацию к новой высоте. А она становилась все менее и менее приспособленной для дыхания и полета. Айс вспомнил это уже пережитое им внизу ощущение и удивился подобию. И тут он почувствовал, что больше не набирает высоту: крылья, не находя опоры, проваливались вниз, и он несколько раз прошел по одному и тому же кругу. Что ж, вот и предел.

Посмотрев вниз, Айс увидел, как мал, как ограничен мир, в котором проходит его жизнь, и сколь необозрим, величествен Большой Мир. А что там, за пределом, который он не способен преодолеть? Айсу вдруг нестерпимо захотелось узнать ответ на этот вопрос, хотя он с горечью осознавал, что никогда его не узнает. И все же разум, быть может, и существует для того, чтобы задавать вопросы?.. Айс начал снижаться, ввинчиваясь в собственный доступный ему мир, и... оказался на снегу. Когти рефлекторно вонзились в ледяную корочку. Айс озирался, не понимая, что с ним произошло. Что это было? Кем он был? Быть может, тем самым гипотетическим сверхсуществом, в котором скрыта искомая разгадка?.. Тогда бой будет не из легких... Что ж, Айс не трус, но и не дурак. На этой высоте исход боя предрешен. Как же завлечь это существо вниз?..

Айс задрал голову. Вверху неприступно и ослепительно сияла острая, как клюв, вершина. Он сделал следующий прыжок...

Теперь он летел на каких-то странных, не сгибающихся крыльях. Может быть, даже и не на крыльях, а на странном их подобии. Это подобие было полупрозрачно и светилось в солнечных лучах. Множество нитей, плотно охватывая тело, тянулось к подобию крыльев и исчезало в их глубине. Однако, Айс почувствовал, что, напрягая разные участки тела и тем натягивая нити, он может слегка управлять крыльями и полетом. Он парил на восходящих потоках воздуха, четко улавливая его своенравные течения, завихрения, провалы. Он учился летать! Это открытие ошеломило Айса. Он не представлял, что взрослое крылатое существо может учиться летать. Но крылатое ли оно?..

На какое-то мгновение Айс погрузился в красноватый полумрак, ощутил пронзительно скрипящую тяжесть вагонетки, врезающуюся в грудь и в горбы упряжь, тяжелый, ненавидящий, несущий смерть взгляд твердокрыла, застывшего в каменной нише возле тускло горящего факела. И, вырвавшись в следующее мгновение под солнце, навстречу упругому живительному ветру, ощутив под собой высоту, надежно охраняющую от врагов, почувствовал такую радость жизни, такое блаженство бытия, что от избытка чувств сделал целый каскад сложных фигур пилотажа, на которые до сих пор не решался...

...Айс стряхнул с себя наваждение. Когти крепко удерживали его на снегу. "Итак, - уселся Айс прямо на снег, - похоже, что Некто пытается мне что-то втолковать. Ибо то, что я видел, не может быть моей галлюцинацией - оно лежит вне моего опыта и даже моих фантазий. Откуда это берется - неизвестно. Но, похоже, я на верном пути.

"Вперед !" - взмахнул он крыльями...

То, что он пережил в этом прыжке, потрясло его своей бесстрашной откровенностью.

Восьмерка мягкокрылов, и Айс в том числе, держа в когтях четыре скрещенных прямоугольником жерди, несла на них громадный камень. Движения крыльев были настолько слаженными, что ни камни, ни жерди совершенно не шевелились. Айс представил порывистый эмоциональный полет твердокрылов и понял, что такой согласованности им не добиться никогда. Мягкокрылы оставили далеко за собой склоны родных гор и не спеша летели над спящей долиной, щедро залитой лунным светом. Впереди и по бокам летели такие же восьмерки.

"Какое простое решение!"- удивился Айс, продолжая крепко сжимать когтями жердь.

Внизу показалось сияющее гнездовье твердокрылов.

"Не мое",- определил Айс. До его гнездовья надо было миновать еще два. Айс втайне надеялся, что полет прервется на одном из этих двух, прекрасно осознавая подлость своей надежды. Но вот он узнал беззащитные огни родного гнездовья.

"Нет! - сопротивлялся Айс, - Нет!" Гнездовье было уже под ним. Жерди стали медленно расползаться в стороны, и точно в нужный момент глыба беззвучно ушла вниз.

"Нет! - бессмысленно повторял Айс, прослеживая полет глыбы... И вдруг он увидел одиноко летящего белого мягкокрыла и две черные молнии, вылетевшие из-за скалистого склона. Неуловимый был странно, необычно задумчив и внимателен, и ампутация прошла идеально. Его тело мешком с костями падало вниз, а крылья, вращаясь, летели следом. И в тот момент, когда Айс издал торжествующий победный крик, глыба со звоном и грохотом проломила свод гнездовья и пронеслась мимо его кабинета, сминая под собой Айю, Айяна и Айяну...

"Не-е-ет!" - закричал Айс... и очнулся на снегу. Он стоял на четвереньках, молотя по снегу кулаками и выкрикивая:" Нет! Нет! Нет!.."

"Да что это я?!" - осадил он себя, охлаждая лицо шершавым крупнозернистым снегом. "Но сильнейший удар!" - оценил Айс очередной ход незримого противника, в существовании которого уже не сомневался. Слишком уж четко ложились видения в единое смысловое русло.

"Зря надеешься. Меня так просто не возьмешь, - сообщил Айс невидимому врагу. На самом же деле - подбадривая себя. - Ты способен на месть - значит, ты подобен мне. А я никогда не отступлю перед тем, кто подобен мне... Я понял все, что ты хотел мне сказать. Но не испытываю угрызений совести. Разум не может отказаться от прогресса, это означало бы его деградацию и смерть. И я не виноват, что для прогресса необходимы рабы. К тому же, они не проявляли ни малейших признаков интеллекта. И я не вижу, почему бы безмозглую тварь не заставить работать на прогресс... Но я не могу вернуться к сородичам без ответа на вопрос: как жить дальше ? А для него у меня еще слишком мало информации. Поэтому - вперед !"

Айс сделал прыжок. И ничего не произошло. То есть, он благополучно пролетел приличное расстояние и приземлился на снег. С ходу он сделал второй прыжок. Третий. С тем же эффектом. Айс остановился. "Похоже, что со мной больше не желают разговаривать, - догадался он. - Ну что ж, сделаем передышку".

Айс вытащил из поясной сумки шарики и веточки, собрал повозку, нагрузил ее снежком и стал катать по замысловатым маршрутам. На твердом насте повозка катилась легко, хотя немного скользила. Айс мысленно водил ее по штрекам и магистралям рудника; настроение его заметно улучшилось. На радостях он взял снежок, подкинул его и поймал, резко хлопнув ладонями. В результате снежок сплющился и превратился в диск. Айс покрутил его, сжав по оси двумя пальцами - диск хорошо вращался. Слепил второй снежок и тоже превратил в диск, насадил их на ось из веточки и стал катать. Восторгу его не было пределов. Он кричал и прыгал, размахивая руками и крыльями, пока не услышал шум сходящей лавины. Снежная пыль донеслась до Айса и несколько охладила его пыл.

И тут Айс опять ощутил удушающую хватку чужой высоты. Окружающий мир подернулся туманной дымкой, вернулся шум в ушах и в голове. Айс, почувствовав слабость в ногах, осторожно опустился на снег. Лег на спину, раскинув крылья и руки, и стал глубоко, старательно дышать, высасывая из разреженного воздуха драгоценный кислород. "Все нормально. - констатировал он, - Так и должно быть. Это чужой мир. Ненормальны мои великолепные прыжки и видения. Но кто-то, значит, дал мне силы на эти прыжки, а разуму подарил новое зрение. Или, может быть, все это какая-то высотная болезнь? Бред?.. Будет очень обидно, если я погибну здесь. Когда еще кто-нибудь додумается до моего изобретения?!.. Надо остаться жить. И надеяться только на себя... Слышишь, всесильный и незримый враг мой? Только на себя! Не желаешь со мной больше разговаривать - и не надо! Я сам... сам..."

Айс подобрал крылья и перевернулся со спины на живот. Приподнялся на руках и задрал голову. Сверкающая вершина казалась такой близкой! Только руку протяни... "Что мне там? Мое богатство в моей голове. Было бы неплохо ее уберечь... Надо возвращаться..."

И Айс сделал первое движение вверх. Ползком. Здорово помогали когти. Он почти не соскальзывали. "Вот спущусь, - уговаривал себя Айс, - срублю дерево потолще, напилю колес, сделаю повозку..."

Он увидел Айю и детей, сидящих в одноосной повозке, которую он вприпрыжку, помогая себе крыльями, везет вокруг гнездовья. Изумленные сородичи взволнованно порхают вокруг...

Айс принялся исступленно биться лбом о снег, выбивая из головы этот кровоточащий, сводящий с ума бред.

"Вперед, - бормотал он, - еще чуть- чуть..." Откуда-то взявшийся на этом морозе пот холодно заливал глаза. Айс, рыча от напряжения, полз и казалось ему, что он вползает во что-то упругое, отталкивающее и в то же время, вязкое, затягивающее...

"Зачем я?" - вдруг задал он себе странный, нелепый, просто дикий вопрос. Айс даже остановился под напором этой интеллектуальной нелепицы и тут же понял, что за разгадкой ее пополз бы куда угодно.

"Вперед! - торопил он себя. - Вперед, тварь ползущая! Нельзя останавливаться - замерзнешь."

Ему вдруг послышался скрип вагонетки за спиной...

"Надо двигаться, иначе - смерть! Надо жить! Зачем? Я знаю... Я очень много знаю... Рывок... Надо возвращаться... Еще рывок!.."

Айс вдруг увидел как подземный поток вращает колесо с лопатками, а на его ось наматывается канат, тянущий вагонетки на колесах. И тут же на него стало двигаться ослепительно яркое звездное небо.

"Эге,- подумал Айс, погрузив лицо в снег,- кажется, опять начинается... Нет! Я сам!.. Эй, ты, слышишь?.. Сам!" Он стал усиленно работать локтями и когтями, даже подгребал крыльями...

И вот кончился снег, Айс оказался на холодных голых камнях. Несколько минут он отлеживался, потом поднялся на четвереньки, выпрямился и, шатаясь, сделал первый шаг. Второй. На третьем его все-таки резко качнуло вперед и он упал.

Вдруг кто-то тронул его за плечо. Айс открыл глаза и увидел протянутую к нему руку...

* * *

Его нашли лежащим у входа в пещеру через несколько дней после исчезновения. Он был жив. Даже не ранен. Только лицо странно потемнело и покрылось сухой коркой. Его перенесли вглубь на мягкое ложе. Там он проспал сутки.

"Живем, братцы!" - сказал он, едва открыв глаза. Вытащив из сумки на ладонь несколько шариков, стал катать их и громко смеяться.

"Старина Айс сошел с ума," - прошелестело по пещере.

"А ведь они не поймут меня,- вдруг перестал смеяться Айс. - Истину нельзя объяснить. Истину надо пережить..."