4. ПОЭТ (продолжение)

ВСТРЕЧА ЧЕТВЕРТАЯ

Над миром в себя погруженным, как в песню поющий,

Ветер свободный летел, связуя земные просторы с небесною сферой,

Творя свой порядок в безбрежьи морском и на суше,

Весь мир поверяя своею срединною мерой...

Лесу, таящему шелест, махом легко расчесал непокорные кудри

И птицам летящим небесные тайны доверил.

С него начиналось обычное светлое утро...

Ветер заметил тумана ночного лохмотья над просветленной рекою,

Как слов паутину над истиной вечной и мудрой,

Порывом смахнул их в чащобу прозрачной рукою,

Замер, восторгом исполнившись, над красотою, тихо текущей по миру,

И вихрем промчался над гладью зеркальной, ликуя

От близости к вечности, столь беззащитной и милой,

Видя ее от истоков земных-родниковых до устья - до Океана,

Помня и зная, не узнавая, милю за милей...

"Как странно - всегда неизменна и непостоянна!.." -

Думал он, дуя, свистя, шелестя, затихая и зачарованно вея,

Телом своим неуемным касаясь Богини случайно,

И опасаясь покой потревожить, и благоговея.

Рябью зеркальная гладь отвечала, словно по коже мурашки бежали,

И ускоряла теченье, смущения скрыть не умея.

А Ветер над нею метался из нежности в жалость,

Страстно себе удивляясь, как жил с ней бок о бок, из мира не выделяя?! Дробясь в ипостасях, духовную зоркость сужаешь...

Река убегала, то в скалы биясь, то петляя,

Словно не знала, что тщетно от ветра бежать... Иль, может, его завлекала,

Вся вдаль устремившись, но, странно, - не удаляясь?..

И струи вскипели, и брызги взлетели на скалы,

Влажным дыханием Ветра порыв остужая... Он подхватил эти брызги

И к солнцу вознес их, в нежнейших ладонях лаская.

И в эти мгновенья казавшись пронзительно близкой,

Она испарялась... Он выл, от внезапной потери своей леденея.

А новые брызги сверкали на солнце, как искры...

Игра становилась стремительней, жестче, страстнее.

Ветер с Рекою сшибались упруго телами, гулко летя по ущелью,

И песни горланило эхо, от криков их страстных пьянея.

А скачущий лесом Олень выворачивал шею

В жажде его призывающий голос услышать, но не было смысла в их шуме

Для чуждого слуха... Он был для двоих лишь волшебен.

И чувствовал Ветер: отнюдь не равнялось их сумме

То, что неслось по ущелью, подобному жерлу, под собственный радостный грохот,

Но было подобно их вместе додуманной думе,

Что прежде бы вызвала лишь недоверчивый хохот.

В ней гибкие струи в полете смешались с порывами буйного ветра -

И страшно, и тесно... но порознь было бы плохо...

. . .

Исчезли, как сон, вопросы,

И разум не ищет ответов.

Свято капельная россыпь

Пронизана музыкой света!

И близится цель всех странствий,

Мгновенья сгущаются плотно!

И то, что звалось пространством,

В полете становится плотью!..

О, этот глубинный рокот!

И стон, и разбойный посвист!..

Где грань меж Судьбой и Роком ­

Быть может, рассудим позже...

А ныне - полет и скорость!

И грозных стихий слиянье,

И крик - звонким эхом горным

Пронзающий расстоянья...

А ныне - веселый поиск

Друг друга средь брызг и ора!

Так к полюсу рвется полюс,

Единство храня и споря!..

И - словно снаряд из жерла:

В параболе гибкой тело!

Едины палач и жертва,

Каждому - что хотелось!..

Крепче, страстней объятья!..

Круче полет изгиба!..

Хохот, восторг, проклятья!..

Сладостно - так погибнуть!..

Темень!.. Удар!.. И скрежет!..

Гибель и воскрешенье!..

И невесомая нежность

Капельного паренья...

В диких ладонях Ветра

Трепета дуновенье...

К небу! К простору!.. К свету!..

Вневременное дленье...

То, что в объятьях билось

Слепо, неукротимо,

Радугой засветилось,

Словно весь мир простило...

. . .

В котле водопада кипели недавние страсти,

А Ветер все выше дыханьем своим возносил драгоценные брызги,

Как будто спеша их умчать от зияющей пасти.

И в этом стремленье стал к ним упоительно близким,

Как, видимо, не был в безумном биении струй, напряженных, как струны Слепого оркестра... Как буквы в предсмертной записке...

А в близости долгой и радостно было и трудно -

Он каждую капельку нежил, лелеял и холил дыханием свежим,

Творя ее вечнолетящею и вечноюной.

И трепетный образ пред ним неразборчиво брезжил

Вселенскою тайной, когда он все капли, любуясь, сближал воедино. Откуда возник он?.. Случаен ли иль неизбежен?..

Свободен ли Ветер иль с кем-то ведет поединок?

Кем послан сей образ прекрасный на радость иль горе безумному Ветру? А в ярких лучах все живей становилась картина:

Прозрачная Женщина с телом из капель и света

Легко и свободно в танцзале пространства в медленном танце парила.

И Ветер вдруг вспомнил, что прежде бывал он Поэтом...

Владея иною, пусть странной, но мощною силой,

Все образы в мире которой извечно ясны и послушно подвластны,

И силою этой в нем Нечто несчастных любило.

А впрочем, счастливых любило не меньше... Прекрасно

Любовью души и вселенной слиянье под именем трепетным - счастье.

И той же любовью, даря беззащитность, опасно.

И Ветер боялся мгновенья распада на части.

Но Женщины светлое чудо он бережно ввысь устремлял над утесом,

Взирающим мрачно, как жертва уходит из пасти.

Увидев Оленя, застывшего грустным вопросом

Средь скал на вершине, завихрился Ветер, почувствовав горечь волненья

- Он помнил Его попирающим звездную россыпь...

И Женщину эту - застывшей на крупе оленьем,

И Вечную Тему Разлуки, безмолвно звучащую в бьющемся сердце...

Город... Себя у окна... Рядом - две женские тени...

И в этот момент позабыл о прекрасном соседстве.

Верней, о единстве, что стало соседством внезапно, как взрыв пробужденья,

Забыл о дыханьи, вдруг рухнув то ль в явь, то ли в бред свой...

И Женщина моросью пала на спину Оленя.

Тот вздрогнул, напрягся и с места сорвался, как камень, рождающий ветер В полете... И Ветер познал воскрешенье!..

И с ужасом вспомнил, что он за творенье в ответе!

И капли, что вниз растекались по шерсти, вмиг снова собрал воедино.

И мир помрачневший стал тотчас понятен и светел...

Олень же по скалам летел, как по склону лавина,

Свободно ударами звонких копыт попирая пространство и время,

И горы пред ним становились лесистой долиной,

И злаки от страха роняли созревшее семя...

А Женщина крепко держалась руками за ветви рогатой короны,

И ноги напрасно искали надежное стремя.

Встревожены Ветром, картаво ругались вороны...

И в плоть превращал нежный образ густеющий Ветер, препятствуя бегу, Боясь, как бы хлыст разрушенья творенья не тронул.

Сначала стал образ подобен летящему снегу,

Потом стал прозрачным, как лед, и настолько же хрупким... Но тело Оленя

Тепло излучая, дарило упругости негу...

И плоть ожила, хоть была неподвержена тленью.

Хлыст боли был первым, что встретила плоть в этом мире, а стон - первым звуком,

Который так странно повсюду предшествует пенью.

И Ветер себя ощутил жертвой, загнанной в угол...

И радость иных ипостасей своих ощущая, вознесся над миром,

Возжаждав свободы и силы, спеша от недуга.

И ткнувшись в холодную стену громадной квартиры,

В которую звезды с тоски были вбиты по самую шляпку когда-то,

Он глянул в себя, иные найдя ориентиры:

Там мир треугольный в пространстве висел, виновато

Сверкая на солнце, как сыр у вороны украденный хитрой лисою.

Сферический сектор - к сферической ране заплата...

Укутанный воздухом, словно песчинка росою...

И светлая точка к вершине ползла по ребру, чуть заметно сверкая

Слезой, что в морщинах разлука искусно рисует.

А если слеза, то, скорей, не ползет, а стекает...

Куда?!.. Если Мрак окружает скрещенье трех линий бездонно и слепо.

Куда мы уходим, когда в нас любовь иссякает?..

И понял Поэт, что разлука с твореньем нелепа.

Что создано нами - вне времени нас продолжает, пока не погибнет.

А живо покуда - по образу тоже нас лепит...

И ветром опять он помчался к воскресшей Богине,

Желая спасти, уберечь и взлелеять...

И жаркая потная масса

Метнулась навстречу безумной упругостью линий

И хрипом, и потом, и болью пронизанной трассой...

Стеною стал вязкою Ветер пред грудью Оленя, и бег, замедляясь,

Стал поступью мягкой, как будто Олень только пасся.

Утих буйный Ветер... Наездница встала, шатаясь,

На ноги, руками держась за корону оленью, как дети за руку,

К скрещенью трех линий, не видя его, приближаясь...

И вдруг побежала, увидев речную излуку,

Как будто бы дома родного внезапно сверкнули открытые окна.

Почувствовал Ветер - творенье идет сквозь разлуку,

Легко обрывая приязни их юной волокна,

Послушная зову, который из мрака, коснувшись вершины, донесся.

Олень же стоял недвижимо... Глаза с поволокой

Застыв, как две точки тревожных за знаком вопроса,

Вослед ей смотрели покорно и мудро, исполнившись грусти извечной,

И трепетом вздохов в тиши ее провожали березы...

Стволы их светились в тени, как церковные свечи...

И радостно здешним казалось ее одеянье

То ль феи, живущей в цветах, то ль юной русалки достойно -

Из утренних рос, из подземных ручьев, да из радужных нитей,

Из брызг водопада, из слез, из тумана дыханья,

Из жертвенных капель дождя, усмиривших пожар сухостоя,

Из вешней капели, из первых снежинок, из связи незримой событий...

Мимо речушка! И озеро - мимо!

Зов, что влечет ее неудержимо

Вовсе не слово, не стон и не песня,

Но ощущение: душно и тесно!

Пусть живописна вокруг несвобода,

Ласково солнце, чудесна погода –

Душно и тесно, как в трюме тюремном!

Тошно, как будто на ложе гаремном!..

Узкой тропинкою вьется надежда

Между сомнений и слабостей между...

Лес за спиною, родник и поляна,

А впереди - лишь полоска тумана,

Да вездесущие сумки-бездонки...

Дверь - то ль из дерева, то ль из картонки

Точкой - у мира на самой вершине,

Точкой скрещенья трех граней, трех линий...

И содрогнулся от ужаса Ветер,

Вспомнив о некогда жившем Поэте:

Площадь... Гостиница... Женщина... Вечер...

Кто это чудо?!.. Мессия ль!.. Предтеча?..

В сумерках вянут отцветшие лица... Было ль все это?.. Ужель повторится?..

Или смешались концы и начала?..

Хлопнула дверь... Стало в мире печально...

Завыл горько Ветер и слету ударился в двери

В надежде прорваться, протиснуться иль просочиться.

Еще не умел он смиряться с такою потерей И вовсе не жаждал такому уменью учиться.

Но не было двери, а было прозрачно-пустое пространство.

И не во что было слепому отчаянью биться.

И ждали, и звали... Одно от разлуки лекарство

Всемерная жизнь, где наполнено смыслом любое мгновенье,

Где в вечном движеньи - единственное постоянство.

Стал Воздухом Ветер, вдыхаясь и благоговея

Пред всем, чему жизни дарил бесконечно прекрасное чудо.

И вскоре себе самому б ни за что не поверил,

Что жизнь эту мог превратить в бездыханную груду.

Он понял, что к этому миру любовью навеки придышан,

Не жаждет, не ждет избавленья себе ниоткуда...

Но в Путь он пошел, чтобы стал Голос Истины слышен!..

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВЕСТЬ

Город есть город - стандартно-бытийная проза

С чуть слышимым ямбом беспечно влюбленных сердец...

А в остальном - заскорузлая проза без ритма и смысла:

Пропыленная чешуя крыш, оставленная гладкими змеями улиц

на придорожных камнях-домах,

Аллергические кустики зеленых насаждений,

Облысевшие метлы деревьев, воткнутые пьяными дворниками

заостренными черенками в асфальт,

Заброшенность одинокого прохожего, И устремленность толпы в никуда...

Нервная система телекоммуникаций, кровеносная - электроснабжения...

На этом физиологическую аналогию можно было бы оборвать,

потому что за клоакой канализационной системы

мы будем вынуждены заняться поисками анального отверстия...

А сие невыполнимо, ибо городская свалка -

лишь одно из бесчисленного их множества.

Во что же мы превратим поэму, занявшись перечислением анальных отверстий современной цивилизации?!

В венок проктолога?...

Я вовсе не иронизирую!.. Нет ничего важнее анального отверстия,

в нем центр мироздания, когда оно болит!

Да не дадут мне соврать страдальцы-геморойщики...

Однако, аналогия не обрывается...

Но у каждого свой предмет.

И один не лучше другого, когда все они на своем месте...

Поэту - поэтово!...

А для Поэта Город всегда остается поэзией,

Даже если выглядит он, как проза -

Это только на подслеповатый взгляд и на глуховатый слух.

У Поэта любая проза превращается в свободный стих,

Потому что так - Он ее видит,

так - Он ее слышит,

так - пытается дать увидеть и услышать своим читателям.

Что может быть поэтичней старого облезлого уличного фонаря, подслеповато понурившего голову, пытаясь рассмотреть прохудившиеся носки своих ветхих шлепанцев - концы кабеля торчат во все стороны!?.. Ох, быть беде...

Ну, чем не сказочный персонаж - большая серая крыса, одиноко и терпеливо ждущая на краю водосточной канавы своего Крысолова с волшебной дудочкой?..

Поэзия в Городе была - для того, кто был способен ощутить ее.

Другая беда - уже давным-давно в нем не было Поэта.

Однажды, поговорив с какой-то Женщиной и Девочкой,

Он вдруг, вроде бы ни с того ни с сего, полез на стенку Гостиницы,

которую в своих стихах называл Белой Дорогой.

И запросто зашагал вертикально вверх, пока не исчез из поля зрения...

С тех пор Поэта никто не видел. Но ждали...

Слишком уж чудесным было его Восхождение, чтобы оно окончилось ничем.

Всякое чудо должно иметь смысл или, по крайней мере, рациональное объяснение.

Так хочет человек. И никто не в силах запретить ему хотеть.

Поэта не было, но Город начал читать Его стихи, перепечатывая их с оберточной бумаги на глянцевую, офсетную, рисовую - одна другой краше. Город собирал их по строкам и строфам из ящиков, мешков и углов сторожки, где Поэт жил и работал...

И небольшой круг Его слушателей-почитателей, некогда приходивших к нему на площадь перед Гостиницей,

Стал Кругом Глашатаев, Апостолов и Главных Хранителей Наследия.

И с их помощью Город только-только начал осознавать,

Что н е к о г д а в Г о р о д е б ы л П о э т!..

Почему-то для того, чтобы обрести, надо потерять...

Глупый Закон Жизни...

Только назовите мне хотя бы один умный ее закон...

Чего стоит уже тот факт,

Что Главным Законом Жизни является Закон Смерти!..

Идиотизм, переходящий в безумие,

Среднее до умеренного... с порывами энтузиазма...

В Круг вошла и Девочка, ныне Девушка,

Которая последней слышала Его.

И ее неисчислимое число раз просили повторить

Каждое сказанное Им Тогда Слово.

Что она с удовольствием и делала.

Но от частого повторения слова истерлись и поблекли.

И ей самой не казались больше столь уж значительными, интересными, тем более - поэтическими.

За исключением, пожалуй, главных, как ей представляется:

"... Я в ответе за Слово, что к людям отпущено мною,

Я по Белой Дороге пройду до конца, где бы он ни случился.

Постараюсь связать с этим чудом земным - неземное..."

Боже! Как ей хотелось, чтоб Он поскорей возвратился!..

Чтобы двери Гостиницы вдруг распахнулись однажды,

Как тогда, когда Женщина в Город вечерний явилась...

А она на ступенях пред ним, истомленная жаждой,

Взор потупив, в поклоне бы благоговейном склонилась...

Нет! Это было явное Не То... Девушка понимала, что на подобную сусальность не то, что вытянуть Поэта из другого мира невозможно, но и в собственном она - прямой путь к осмеянию...

Если Поэт прав, а она не смела в этом сомневаться, и ее Дед вымечтал Бабушку из небытия, вернее, из инобытия, то какою же материальной силой и энергией обладала мечта, чтобы пробить границу меж двух, столь разных миров?!..

Впрочем, кто и когда оценивал их разницу?.. Может быть, всего-то и надо, что почувствовать два мира как один?.. Может быть...

Собственно, у Поэта есть об этом (как выяснилось, у Него есть обо

всем):

"Тогда мечта

Не стоит ни черта,

Когда она не плачет, не болит...

Се - маета,

В которой пустота

Вдруг обретает благородный вид..."

Если честно, у нее и вправду "не плачет, не болит", а всего лишь нудит или зудит... Она слишком мало и слишком плохо знала Его тогда. Была слишком мала, чтобы знать лучше... Разминулись во времени...Но сейчас-то! Сейчас она знает Его, как никто... Может быть, как сам Он себя не знал. Знает, в смысле, чувствует... Пусть не во плоти и быте, а в стихах. Но ведь именно в стихах Истинное и Вечное Поэта. Все остальное - случайное, наносное, необязательное. В лучшем случае - эскиз к Истинному. Потому Поэт в стихах всегда прекрасней поэта в жизни. Но первый невозможен без второго. И, вообще, невозможно их разделять. Человек един!..

Но человека ли она пыталась вымечтать из инобытия?..

Как она могла давать клятву, не понимая, в чем клянется?.. И

разумно ли оставаться верной неразумной клятве?..

Верность клятве и разумность -

Разные формы единого Разума:

Чести и логического мышления.

Честь внерациональна,

Мышление рационально,

Но оба - разумны.

Одно не заменяет, а дополняет другое...

А Поэзия?..

Поэзия едина, как сама жизнь.

Если она внерациональна, то глупа,

Если только рациональна, то мертва...

Способна ли я, - думала Девушка, - понять Поэта, мысля и чувствуя прозой?.. Разве может Поэт варнуться в Город, где нет поэтов? В Город, который покинул Последний Поэт, то есть Он сам?..

А не есть ли явный интерес к его поэзии признак того, что Город ждет Поэта? Что он готов к Его возвращению?..

Вопросы без ответов...

Почему во времена распада в людях возникает аллергия к Поэзии?

Невосприимчивость к ритмическому и рифмованному Слову?..

Потому что каждый за себя,

а ритм и рифма - то, что возникает в единстве?

Или потому что невыносимо больно ощущать гармонию, не обнаруживая ее в жизни?..

Несоответствие порождает ощущение лживости...

И поэты становятся прозаиками, публицистами, философами,

А если не получается, то алкоголиками.

В лучшем случае пытаются удержать мир от распада свободным стихом, который и сам - дитя распада:

То, что остается от Поэзии, потерявшей музыку -

осколки смыслов и образов,

В идеальном случае, слепленные в мозаику на непритязательно-серой цементной основе,

А то и вовсе обретающиеся в обрезках чужих кинолент...

Когда распадается мир, - подумала Девушка, -

Когда распадается мир на страны-обломки,

Когда распадаются страны на страночки и города,

Когда города распадаются на дома,

Когда дома распадаются на квартиры,

Когда квартиры распадаются на комнаты,

Когда комнаты распадаются на квадратные метры,

Когда квадратные метры распадаются

на обиды, зависти и желание выпихнуть ближнего своего,

Когда человечество распадается на нации,

нации - на племена,племена - на роды,

роды - на семьи,

семьи - на озлобленные одиночества,

Когда одиночества распадаются на ненависть и тоску,

А слезы высушивает испепеляющее дыхание злобы,

Суховеем проносящееся над распавшимся миром,

Тогда мир воскресит тот, кто останется человеком -

Тот, кто будет продолжать любить...

Девушке и в голову не пришло, что эту мысль можно назвать стихотворением. Во-первых, она не смела считать себя поэтом. Во-вторых, не хватало Музыки, чтобы это можно было отнести к поэзии. Правда, некий первобытный ритм прослушивался... И девушка записала свою мысль в блокнот, потому что ей жаль было с ней расставаться...

И тут ей вспомнились Его строки:

"Когда-нибудь кому-нибудь

Я передам блокнот,

И карандаш продолжит путь

Вглубь...

Значит, и вперед.

Я представляю связь времен,

Как сообщенье душ.

Их единение - закон.

Все остальное - чушь.

Пока я мыслю, у меня

Вопросов к Богу нет.

Хватило б жизни и огня

Я сам найду ответ.

А не найду -

Мой карандаш

Зависнет над строкой -

И ты ответ заветный дашь -

Ты, кто идешь за мной.

Забудут наши имена

Те, кто продолжат времена,

Собьется ритм на миг,

Но не прервется связь времен

Из-за забвения имен,

И стих продолжит стих..."

О каком блокноте Он говорит?.. У Него в жизни блокнота не было... Разве только в детстве?.. Или Он имеет в виду тот Единственный Блокнот, страницы которого заполняют все Поэты?..

"Я представляю связь времен,

Как сообщенье душ..." - мысленно повторяла Девушка и вдруг, неожиданно для себя почувствовала, что Поэт не Бог и не черт знает где, как ей всегда казалось, а совсем-совсем близко... И не то, чтобы внутри нее, в душе, а словно бы оба они, он и она, пребывают рядышком внутри чего-то большего. И это Большее странным образом не воспринималось как внешнее, а было ими самими, их единой сущностью...

- Когда подступит Тишина

Ознобом ожиданья к горлу... -

вдруг услышала она Его голос в себе и так же безмолвно ответила:

- Не дочь Тебе и не жена,

Но мне - как Божий Глас, Твой голос.

- Отринь тенета суеты -

В них липкий страх твоих сомнений!..

- Но как забыть, кто - я, кто - Ты?!

Душа привыкла к поклоненью...

- Проникнись тишиною сфер

Тебе доселе недоступных...

- Где доступ к ним, коль мир мой сер,

И я в сем мире неотступно?

- Не бойся встретиться с тоской...

Ты - Бог, ты - боль и радость мира.

- Тоска все время "под рукой",

Но мир не храм, а лишь квартира.

- Тогда лишь делай Первый Шаг,

Когда познаешь жажду страсти...

- Коль страсть придет, не мне решать -

Ей будет каждый шаг подвластен...

Когда подступит тишина...

Когда подступит тишина...

Вернулось эхо, как волна,

Дыханьем гладя сон прибрежный,

Стирая тяжесть глыб со дна

В песочек ласковый и нежный...

Когда подступит тишина?..

Да никогда! Жизнь - вечный шум!

Немолчный, вездесущий шум,

Подобно камню-катышу

Гремящий глухо за прибоем...

Пока его не заглушу,

Навряд ли быть смогу собою...

И тишина - лишь слабый шум...

Но, может быть, откажет слух,

Когда в зенит взметнется дух,

Который к суетному глух,

И Тишины душа коснется?..

Но трижды пропоет петух,

И ведьма женщиной проснется,

Напялит зрение и слух...

И канет в грезы Тишина,

Неощутима, неслышна...

Когда ж становится слышна

Тоска далекого... другого,

Что бьется в сердце, как струна,

И жалит чувства, словно овод?..

Когда своя заглушена...

. . .

... Девушка встала из-за письменного стола, оставив на нем маленький круг света с открытым блокнотом в центре. Взгляд ее все еще оставался погруженным в эту светящуюся бездну, но в теле чувствовалось томление и жажда движения. Она потянулась, услаждая мышцы, и сбросила халатик на пол, как осеннее деревце сбрасывает мертвые листья.

Ей захотелось погрузиться в медленный и глубокий танец, который растворил бы ее в себе, как Океан припадающую к нему речку. Но музыку включать было нельзя, потому что она могла разбудить родителей.

Тогда Девушка стала воспроизводить мелодию мысленно и

постепенно погружалась в танец, как в знобкие воды, пусть не Океана, но чистого горного озера. Озноб, быть может от сквознячка, мелкой дрожью пробегал по ее коже. Однако ей казалось, что она ощущает именно прохладное прикосновение воды...

Но когда тело разогрелось в танце, озноб исчез, и Девушка ощутила себя речкой, текущей вместе с мелодией в тревожную и манящую даль, где ждало ее Нечто или Некто... И в нем не ощущалось опасности, а лишь покой и радость...

Незаметно для себя она оказалась в соседней темной комнате и вдруг почувствовала там чье-то присутствие!.. А потом заметила во мраке и чуть светящийся силуэт.

Девушка остановилась, и священный трепет узнавания очистительным порывом ветра пронесся то ли по телу ее, то ли в душе - все едино...

Из темноты к ней приближалась Женщина, а за спиной ее светилась

лунным мерцанием уносящаяся ввысь стена Гостиницы. И Дверь за спиной Женщины закрывалась медленно, словно еще оставляла ей возможность вернуться. Но Женщина не оборачивалась на Дверь. Она шла навстречу Девушке...

... И сказочно было нездешним ее одеянье -

То ль феи прелестной, то ль юной русалки достойно...

И шла она так, как к прощенью идут от прощанья

Грустя от разлуки, но Встречу приемля спокойно.

Из брызг водопада, из слез, из тумана дыханья

Казалось сплетенным вкруг чистого тела свеченье.

И Вечное знанье во взоре, и жажда Свиданья -

Как Вечной Реки от истока до устья теченье...

А Девушка, трепет почуяв, шагнула навстречу,

И образ стал четче, понятнее, ближе, живее

Как странно знакомы: прическа и хрупкие плечи,

И бедер изгибы, и стебель стремительной шеи...

"Я стану такой же!.." - вдруг детская вспомнилась клятва.

О, детские грезы... Какая прекрасная сказка...

Витает над нею извечное злое заклятье,

Как будто на озере светло-зеленая ряска...

И все же - вперед!.. Да свершится заветная Встреча!

Не зря ж столько рек и озер в Никуда утекло...

Шагнула Девчонка и гордо расправила плечи,

И ткнулась с размаху в зеркально-пустое стекло...

. . .

Ночи нефть за окном равнодушно стекала по крышам,

Повисев на ветвях, натекала на серый асфальт...

И никто на Земле этой вязкой капели не слышал,

Погрузившись во мрак, как в законно свершившийся факт.

Но во мраке скользят, кто духовным томлением маясь,

Отправляются в ночь, чтоб в себе обрести Тишину,

И в паденье нежданном калечась и вновь поднимаясь,

В раскоряку ползут, словно крабы по мутному дну.

Где же тайный огонь, от которого "нефть" возгорится,

Выжигая дотла за века накопившийся мрак?..

И вернется домой за Мечтой устремившийся рыцарь,

Разгадавший в пути тайну вечную Зла и Добра?..

Девушка не видела ночи. Ее взор все глубже уходил в белые глубины блокнотного листа. И строчки, которыми она его заполняла, были ступенями, позволявшими ей нисходить в Белую Глубину.

"Белая Дорога! - вдруг осознала она. - Белая Дорога, по которой ушел Он!..."

И мягкий карандаш буковка за буковкой стал поспешно, словно из кирпичиков, выкладывать черные контуры ступеней, изнутри заполненных белизной...

Она сделала первый шаг и снова ощутила себя рекой, но уже не маленькой и тихой, а глубокой, полноводной, упругое течение которой наполнено энергией и радостью Вечного Движения... И течение было ею, и глубина была ею, и то, что там - впереди, тоже было ею... И она заговорила голосом Реки:

Монолог Реки

Я - Река...

Прикоснитесь губами к струе родникового пульса.

Я - Река...

Пробудитесь под утро от звона весенней капели -

Это брат мой - Ледник на вершине далекой проснулся,

Это Ливень - мой сын - пробудился в небесной купели...

Я - Река...

Да, река! От истоков бессчетных до дальнего устья.

Я - Река...

И иною не жажду вовеки ни быть, ни казаться.

Пусть Мороз в исступленье меня обнимает до хруста

Мне достанет любви, чтобы нежностью снега касаться...

Я - Река...

Несть числа для всевечных мгновенных моих ипостасей.

Я - Река...

В каждой капле дождя и в беспечной пушистой снежинке...

Возвращаюсь в себя, ибо смысл вознесения ясен -

Возвращенье к истокам течения вечного жизни.

Я - Река...

Утолите извечную жажду живительной влагой...

Я - Река...

Погрузитесь душою в упругую свежесть теченья...

Я - Река...

Я - забвенье и память... Любви изначальное благо...

Я - Река...

Я - начало...

Я - вечность...

Я - жизнь...

Я - конец...

Я - мгновенье...

И вдруг совсем другой, странно знакомый, чуть хрипловатый, наверное, от волнения мужской голос не то продолжил, не то попытался ответить на монолог Реки:

Монолог Воздуха

Я - воздух... Я жизнь треугольного мира.

В биенье сердец и в дыхании трав

Обретшая песню бездомная лира -

Как мертвая ветка - в пыланьи костра.

Кончается Путь обретением смысла.

Как преодоленьем кончается страх.

Кончается жизнь ощущением мысли,

Что в сущности жизнь не имеет конца.

Светильники звезд надо мною повисли,

Чтоб видеть я мог, не теряя лица,

Сколь мир мой увечен на вечном их фоне,

И принял на душу обузу творца.

(Обуза, подобная ломтю арбуза,

Что ловко разрезан ножом карапуза...)

Мой мир не ярится, не плачет, не стонет.

Он - просто летит не туда и не так.

Он напрочь забыл о Вселенском Законе,

Когда-то осколком Единого став.

Мир жизнью прекрасен... И страшен углами,

Как фразы обрывом - граница листа...

Быть может, в них спрятана дверь меж мирами?

А может быть, дверь в Никуда и в Ничто?

Возможно, они - точки связи меж нами?

И страшно, коль - жизни последний итог...

Но шарообразно миров совершенство,

Как шарообразен сонетов венок.

Оно не сулит неземного блаженства,

Лишь мир и покой и разумную жизнь,

И манит премудрой улыбкою женской...

Но всюду пред взором углов миражи.

Повсюду - следы сингулярного взрыва

И черная бездна вселенской межи...

Пусть мир неказист, но он все-таки диво,

И жизни счастливой бесспорно достоин.

Хотя кровоточат изломы разрыва,

Все ж в боль с головой погружаться не стоит.

Не стоит всю жизнь упираться в углы,

Как скучный осел в невеселое стойло:

Как ни были б наши осколки малы,

Мы, только живя, воскресим их единство

Так цель слита с луком в полете стрелы...

Покинуть свой мир было б право же, свинством.

Займемся же лучше своими мирами,

Чтоб в них из-за нас не творилось бесчинство.

Углы же пускай остаются углами -

Когда-нибудь встретятся наши миры,

Наступит финал в развернувшейся драме...

Но это зависит от нашей игры...

. . .

А из-за строк блокнотного листа

Смотрел портрет Поэта, как с холста

Иль, может быть, скромнее - не портрет,

А лишь эскиз, набросок, силуэт...

И просыпался Город за окном

Спросонок бился в стену утра лбом.

И этак отряхнув остатки сна,

На стену лез - и падала стена.

Жизнь продолжалась... Если это жизнь:

Беги, хватай, а коль схватил - держись!..

С гостиничного шпиля солнца свет

На Город лился, словно бы в ответ

На кем-то ночью заданный вопрос.

И Город понимал: - Не вешай нос!

А Поэтесса глянула с испугом

На этот самый острый в мире угол...

И поняла по-своему ответ:

- Лишь Словом возвращается Поэт...