1983 год
К выходу первой книги
1.
Что беззубо – издается,
Что бесценно – продается,
Что священно – предается,
Что нетленно – первым рвется.
2.
Светлой радости хочу!
Я устал брести во мраке
По дрожащему лучу
В мире, где зимуют раки,
Где Кудыкина гора
Выше древнего Олимпа
И где каждый день с утра
Расцветает пышно липа,
И где пчелы с липы мед
С песней ведрами таскают,
И где радостный народ
Бормотуху потребляет.
Светлой радости хочу –
За нее строкой плачу!
* * *
Дамоклов меч увит плющом
И даже проржавел –
Бывает так с любым мечом,
Оставшимся без дел.
Но продолжало время течь –
И ниточка сгнила.
Еще мгновение… и меч
Начнет вершить дела…
Древо ночи
Стою, обняв руками ночи ствол,
Он тонок – близится рассвет.
Свобода – это одиночество,
Других свобод на свете нет.
Ствол ночи тает, истончается.
Я говорю: - Да будет свет!
И даже некогда отчаяться,
Пока свистят дробинки лет.
А с веток звездочки срываются
И исчезают в светлоте.
И наши тени возвращаются
К дневной и важной суете.
Жемчужина
Душа в ракушке спит жемчужиной
В беззвучной темной глубине.
Да звук и свет здесь и не нужен ей,
Покой обретшей средь камней.
Пусть океанское течение
Над ней вершит свой вечный путь,
Ей только б скрыть свое свечение,
Затихнуть, сжаться, отдохнуть.
Когда-то вольною песчинкою
Она пронзала океан,
Когда он бешено бесчинствовал,
От ветра яростного пьян.
И слету впившись в плоть жемчужницы,
Ее почувствовала боль,
Навеки став покорной узницей
И отказавшись быть собой.
Платила раковина нежностью
И красотою ей за боль,
Разлукой с вольною безбрежностью,
Как в раму, вставленной в прибой.
Но вот однажды нож безжалостный
Взломал покоя темноту,
И солнце, в жемчуг впившись яростно,
Явило миру красоту.
* * *
И снова желтая листва
Покрыта пылью.
Уже предчувствия слова
Предстали былью.
И перелетный птичий грай
Мчит над полями…
Есть, видно, где-то птичий рай
За облаками…
И пахнут серые ветра
Дождем и снегом,
Хотя порой еще жара
Свисает с неба.
И просветленное окно
души
Закрыто –
Вся жизнь описана давно,
Вся пережита.
Как телевизор за стеной,
Бормочет память.
И ежатся во тьме ночной
Поля снопами…
Ледник
Я вижу – движется ледник
Неслышно и неумолимо.
Судьбы пресыщенный язык
Слизнет, как с ложечки малину,
Рай этой девственной земли,
Где мы быть счастливы могли.
Мы скроемся в свои пещеры,
Костры у входа разведем,
Чтоб не вошли в пещеру звери,
Чтоб холод отогнать огнем.
И будем видеть на стене
Лишь танец собственных теней.
Изобретем дома, одежды,
Границ испуганный оскал,
И на ничьей земле надежды,
Как зерна, выклюет тоска.
Но будем знать, по крайней мере,
Что мы одни в своей пещере…
Давно стал облаком ледник,
Но прежде в гены к нам проник.
Монолог дерева, расколотого молнией
Тане Ишмурзиной
В угли земные вгрызаюсь корнями,
В пламень небесный впиваюсь ветвями
И раскаленный держу горизонт.
Длиться столетья безудержный сон –
Ствол двуединый тоскою расколот
И беспощадною близостью скован:
Вжаты друг в друга лица ветвей –
Близость бесспорна, как ненависть в ней.
Сцеплены сучьев корявые руки
В ярости древней военной науки.
Стонет усталость в изломах ствола:
Небо – обуглено, почва – зола.
Время сосут ненасытные корни,
Слепо всему, что над ними, покорны.
Олимпиец
Ничтожество души открывши напоказ,
Он милостыню ждет,
Печальный и убогий.
И за огонь души принявши медный таз,
Стряхнув полдневный пот,
К нему нисходят боги.
Дрожащему в мольбе у ног их пыльных ниц
Они найдут слова
И действо утешенья –
Нальют ему нектар хотя бы – он же нищ
И, значит больше всех
Нуждается в спасенье.
И так, за нищету приближенный к богам,
Взойдет он на Олимп,
Весьма собою гордый.
Пройдет денек-другой – освоится он там
И спихивать начнет
Богов с их высей горних.
Потом, сведя на нет их пышный пантеон,
Объявит он себя
И кесарем, и богом…
И защитит его крутой Олимпа склон…
Слепая доброта
Богам выходит боком.
Слова любви
Любви нужны слова,
Когда она слаба,
Когда ее поток
Питают уверенья –
Болтливые ручьи
Надежд, обид, причин,
Птиц обалдевших трель,
Чувств звонкая капель
Под солнцем нетерпенья…
Когда ж ее поток
Спокоен и глубок,
То Музыкой звучит
Упругое теченье…
А нежные слова,
Как желтая листва,
Плывут над глубиной
Мелодией движенья…
Учителю
Ю.П.
Спасибо за «высокую болезнь» -
За пламень жажды выразить мир в слове.
За то, что Совесть, Истина и Честь
Вошли в состав моей поющей крови.
Я верю – попадает в цель строка,
Когда, ее боясь, сжигают книгу.
Пускай она не проживет века –
Для выстрела достаточно и мига.
* * *
Что есть любовь?
Лишь форма связи,
Прикосновенье на лету
В пути из тьмы да в темноту…
Не знак, не слово – смысл фразы,
Когда найдется, что сказать,
Пред тем, как с жизнью
Жизнь связать.
И как смешна
Боязнь измены –
Как пост милиции меж ног.
Итог на то и есть итог –
Не остановишь, не изменишь…
Ты сам себе родил врага –
Мечте своей надел рога.
В любви телесное признанье –
Нездешней близости желанье,
Паденье, взлет, проклятие,
Кроватное распятие.
Влечение, стечение,
Конец и продолжение,
Зачатье, воскресение,
Отчасти объяснение
Необъяснимой близости людей…
Иду по жизни и влюбляюсь –
Душой слегка души касаясь,
И оттого, что так нежней,
И оттого, что так честней.
Своих любимых не считаю –
Родное душу не стеснит,
Любимая всегда родит
Открытое в ней
чудо Тайны…
Неутолима жажда жить,
Пока жжет сердце
дар любить…
* * *
Я жизнь свою придумаю,
Ты жизнь свою придумаешь,
Как в одуванчик дунешь –
Родишь, задушишь, выбросишь,
Зачнешь и сдуру выродишь…
Дурную, чудно юную,
Я и тебя придумаю.
Ну, кто посмеет запретить
Тебя под сердцем мне носить?
Я от рождения марксист –
Пройду сквозь сеть идеализма.
Но мы ж придумываем жизни
И видим мир, как белый лист…
Я жизнь свою придумаю
Бесстыдно-безрассудную,
Смерть честно все рассудит…
Что не было, то будет,
И ты меня на взлет разбудишь,
И отраженно обнаженную
Возьму тебя, как сказку, в жены…
А мимо мощно и покато
Несется жизнь – мечты расплата…
1984 год
* * *
За пределом боли,
За пределом чувства
Душу можно слышать
Лишь душою чуткой.
В слове здесь нет смысла,
Взгляд косноязычен,
И корежат фальшью
Вопли струн скрипичных.
Может, состраданья
Робкое созвучье
Подберет к молчанью
Золотой свой ключик?
Монолог корабела
Корабль уходит без меня…
На время опустели доки.
И чайки зависти, скуля,
Швыряют вслед ему упреки.
Смелей, фрегат мой, в добрый путь!
За горизонт, где неизвестность…
Где волны честно бьются в грудь
И дразнит битвы неизбежность.
Ну, а до битвы паруса
Пусть гордо надувают щеки:
Покуда детство на часах,
Покуда солнце на востоке…
Мой док не будет пустовать:
Уж если жить, то надо строить!
И все же мудрые слова
Не могут чаек успокоить…
Монолог осеннего листа
Я – желтый лист под вашими ногами,
Затоптанное золото заката,
Засушенное солнечное пламя,
В прорехе дней узорная заплата.
Когда вы суетились подо мною,
Я зелен был и полон вдохновенья.
Я вас дарил и красотой, и тенью,
Чтоб вы не расплавлялись в пекле зноя.
Был рад подставить я дождю ветру
Свое над миром реющее тело.
Я жить умел открыто, чисто, спело,
Не вычурно и, все-таки, заметно.
Но время на меня ложилось пылью,
И пламя жизни тело иссушало…
Мы перед смертью обретаем крылья,
Слегка к себе испытывая жалость.
О, невесомость жизни завершенной!
Все исчезает – ветви, ствол, и корни…
И, глядя в небо ликом обожженным,
К земле летел я долго и покорно.
Топчите же!
За то, что я любил вас…
Топчите же!
За то, что был над вами…
Чтоб став землей,
Вновь к солнцу устремилась
В крови ствола моя душа живая!
Монолог охотника
Я перекинул через плечо лук
И убрал в колчан оставшиеся стрелы.
Раненое солнце упало в море,
И вода стала красной,
Как свежеосвежеванная туша.
Я подумал – откуда в этом
Бледно-желтом обмылке столько красного?
Хотя и я зимой такой же бледно-желтый.
Красные волны лизали мои ноги,
А светило молча тонуло за горизонтом.
Бездарно-голубое небо посинело,
Хотя и раскалилось с одного края.
Зато с другого – откуда прежде
Всегда поднималось солнце –
Почернело…
Теперь никто не посмеет прервать мою ночную охоту!
И стрел моих хватит
На эту блестящую мелочь,
Сосущую жадно
Безоблачно-черное небо.
Но почему женщина с такой надеждой
Смотрит на умирающее солнце?..
Монолог трамвая
Все время по рельсам –
Зимою и летом –
От красного света
К зеленому свету.
В салоне все смешано:
Радость и горе,
Сюжеты романов, обрывки историй,
Стремление к счастью,
Движение к смерти…
Архангелы, демоны,
Боги и черти…
Спокойней, моторы!
Уже остановка…
И снова в салоне перетасовка –
Еще незнакомые
Новые жизни
Меня заполняют толпою капризной.
Что ж, двери закрыты,
Свет снова зеленый.
Трамвая судьба –
Быть вперед устремленным!
По рельсам!
Под током!
По кругу!
По кругу!
Надежным и верным
Обыденным другом.
А в парке отмоют, починят, почистят…
Что завтра со мною в дороге случится?..
1985 год
Божественная комедия
Буду богом!
Что мне стоит –
Разомну комочек глины,
Нечто вылеплю такое,
Что похоже на мужчину…
Или, может быть, на лося?..
Нет – забойней на верблюда –
Пусть везет в горбах вопросы
В Никуда из Ниоткуда…
Я слепил сначала Нечто.
Смял!
И следом создал Что-то.
Жизнь хотел вдохнуть навечно –
Помешала мне икота.
Я дышал, воздевши длани,
Воду пил до одуренья…
И потом придал закланью
Все бессмертные творенья.
Отпустило!
Я спокоен –
Сколько глину не уродуй –
Будет глина впредь такой же
Первозданною породой.
Форма изменить не может
Суть глубинную молекул…
Так что комкай глину, боже,
Я останусь человеком!..
Бурлаки
В стремительной тени
Летящих облаков
Мы тянем караван
Медлительных веков.
Протерли лямки грудь
И, словно приросли,
А звездный горизонт
Чуть брезжится вдали.
Мы разеваем рты –
Не лезет в горло вдох…
Без песни не дойти,
А дирижер оглох.
И мы хрипим, кто как,
С натуги посинев…
И движутся века,
И ладится напев…
Вечная тема
Прикосновение мгновений
твоих
к моим векaм шершавым –
как будто кончиками пальцев
меня вслепую ощущаешь,
как будто, клавиши лаская,
мне посылаешь звуков тени…
Спасибо! Я им откликаюсь –
они созвучны вечной теме,
как детский плач,
и детский лепет,
как зелень буйная погостов…
Ведь скульптор-жизнь
из праха лепит
для мук нам вечные вопросы:
из потной пыли наших судеб,
впитавшейся в ковер мгновений,
из пепла тех, кого мы судим,
сжигая на кострах сомнений,
из бурелома бывшей бури,
из капель улетевших ливней…
Мы наших мук не позабудем,
а помнить –
значит быть счастливым…
Квартира
Памяти Декарта и его системы координат
В комнатах принявшей нас квартиры
Две стены, летящих в бесконечность,
Пол иль потолок, чтоб мы парили…
Чудо-архитекторы чертили
этот мир – объемный и беспечный!
Почему ж мы, в страхе цепенея,
Заселяем только пол и стены
Или потолок, кто пошустрее?..
Плоскости твердыня нам милее,
Потому что помним мы, что тленны.
В нашей восьмикомнатной квартире –
В стенах плоскостей координатных
Мы, что можем, делим на четыре –
Хоть мы и живем в трехмерном мире,
Шесть полуосей нам многовато:
Четыре стихии планеты,
Четыре времени года,
Четыре стороны света,
Четыре времени дня,
Словно я плоского рода,
В плоскость вжимают меня.
Даже нет у нас обозначенья
Тем полуосям, что мы забыли,
Позабыв о третьем измеренье…
Лики мира? Чувства ль? Озаренья?..
Что мы в плоскость робостью вдавили?
Две ли стихии планеты?
Два ли времени года?
Две ли стороны света?
Две ли радости дня?
Исчезни моя несвобода!
Пусти, моя плоскость, меня!
В нашей восьмикомнатной квартире
Надо только слабо оттолкнуться,
Чтобы жить начать в объемном мире,
Где есть шесть сторон, а не четыре…
Чтоб однажды снова оттолкнуться
К безмерным стихиям планеты,
К безмерному времени года,
К безмерным сторонам света,
К безмерным радостям дня!..
Останься, моя несвобода
От тех, кто слабее меня!
Монолог гаечного ключа
Я – гаечный ключ!
Я – орудье прогресса!
Я ковок, но тверд
И, где надо, пролезу…
Немыслимы жизнь
и прогресс без меня –
Живу, чтобы строить!
Чтоб соединять!
Закручивать гайки –
Великое дело!
Всякое дело
Делай умело!
Зажми гайку крепко
Рукою двупалой,
Чтоб встала на место
И не телепалась!
Великое дело,
Высокое право –
Закручивать гайки
Слева направо!
И намертво! Намертво –
Гайки с болтами!
Чтоб делали дело
И не бол-та-лись!
А если случайно
Сорвется резьба,
Найдется замена,
Свершится судьба…
Зато монолитно
Единство Системы:
Надежен фундамент,
Недвижимы стены
И крыша отличная
Над головой –
Поэтому я
И доволен собой!..
Но жаль, что теперь
Невозможно движенье –
Всему есть предел,
В том числе, и крученью…
Монолог гнома
Из осени в одурь впадаю земную.
Душа поседела в объятьях природы –
Зимую, как озими – и существую –
Расту в предвкушенье весенней работы.
Я мал и невидим – мыслитель подземный.
Весь, как бородою, оброс я корнями.
Весной я создам приворотное зелье
И выплесну в небо – смешаю с ветрами!
И пусть оно льется на души и травы
Ливнем, смывающим зимнюю одурь,
Пусть оно каждого сделает равным
Целостной вечной идее Природы,
Где равноправны и черви, и боги,
Где все единою жизнью объято…
Слышу сквозь сон, как в соседней берлоге
Друг мой кряхтит от вопросов проклятых…
Стонет подземный народец – не спится,
Мысли тревожны, как гвозди на ложе.
И чуть заметно земля шевелится –
Кто-то ведь должен не спать?
Кто-то должен…
Пешеход
Александру Варакину
Он шел,
Колдобилась дорога
Из-под асфальта жаждой солнца –
Своею сутью изначальной,
Что слита древними корнями
С глубинной сетью вод подземных.
Он шел
И чувствовал ступнями,
Как Некто азбукою Морзе,
С ним разговаривать пытаясь,
Как бы из камеры соседней,
Стучит в асфальтовую стену.
Он шел, макушкою касаясь,
Со звезд свисающего неба,
Его сияющих лохмотьев
Вокруг себя не замечая.
Он слышал чей-то голос тихий
За этим занавесом пышным.
Он шел,
Влекомый голосами
Из двух миров, ему запретных,
Их скрытый смысл понять пытаясь,
Хотя б в созвучьях рифм случайных.
Но тайна становилась глубже,
И уходила вдаль дорога…
Связь времен
Когда-нибудь кому-нибудь
Я передам блокнот,
И карандаш продолжит путь
Вглубь…
Значит, и вперед.
Я представляю связь времен,
Как сообщенье душ.
Их единение – закон.
Все остальное – чушь!
Пока я мыслю, у меня
Вопросов к богу нет –
Хватило б жизни и огня,
Я сам найду ответ…
А не найду –
Мой карандаш
Зависнет над строкой –
И ты ответ заветный дашь –
Ты, кто идешь за мной…
Забудут наши имена
Те, кто продолжат времена.
Собьется ритм на миг,
Но не прервется связь времен
Из-за забвения имен –
И стих продолжит стих…
Сказка о музыканте и его таланте
Жил на свете Музыкант,
С ним дружил его Талант.
Музыкант был маленький,
А Талант был старенький.
Музыкантом был сверчок –
Доставал он свой смычок,
Надевал свой черный фрак
И бесстрашно шел во мрак.
Там вставал на цыпочки
И… Касался скрипочки:
Песня звонкая лилась,
И Талант старался всласть!
Был отточен каждый звук –
Все их слышали вокруг –
Так, что даже тишина
Пела в скрипке, как струна…
Но пришел последний акт –
Умер труженик Талант –
Ведь Талант был старенький…
Музыкант наш маленький
Натянул свой черный фрак,
Вышел, как всегда, во мрак…
Честный был, друзья, сверчок –
Поломал он свой смычок,
Бросил наземь скрипочку
И… Исчез на цыпочках…
1986 год
* * *
Ах, это зеркало из льда –
Душ наших
мертвая вода…
В тем – отраженный внутрь лик –
Похожий на тебя старик,
Глядит с усмешечкою злой:
- Не беспокойся – я с тобой!
Ты в нем противен сам себе,
Ты, как в грязи, в своей судьбе…
Ах, это зеркало из льда,
Мы смотримся в него всегда,
Когда душа в безмолвной тьме,
И силы нет желать и сметь,
Когда сковавший разум страх
Надежду разбивает в прах…
Когда любить и драться лень –
Мы входим в зеркало, как в тень,
И в нем движения души
Смерзаются, как в рубль гроши,
И смотрят мрачно изнутри
Две очень «черные дыры»…
И лишь мгновенья ослепленья
Дают душе освобожденье…
Вечерняя песня
Я перекинул через плечо лук
и убрал в колчан оставшиеся стрелы.
Раненое солнце упало в море,
и вода стала красной,
как свежеосвежеванная туша.
Я подумал – откуда в этом
бледно-желтом обмылке столько красного?
Хотя и я замой такой же
бледно-желтый, как солнце.
Красные волны лизали мои ноги,
а солнце молча тонуло за горизонтом.
Бездарно-голубое небо посинело,
хотя и раскалилось с одного края.
Зато с другого – откуда прежде
всегда поднималось солнце –
почернело…
Теперь никто не посмеет прервать
мою ночную охоту!
И стрел моих хватит
на эту блестящую мелочь,
сосущую жадно безоблачно-черное небо.
Но почему женщина с такой надеждой
смотрит на умирающее солнце?..
* * *
Гром гвозди заколачивал в палатку,
Дремала женщина, смотрели дети сны –
Похоже, мироздание в порядке,
И мы в него навек погружены.
Блаженство вожделенного покоя
Сверкает в каждой капельке дождя.
Я и забыл, что может быть такое,
Что дождь бывает светлым иногда.
Бегом к природе!
От саднящих мыслей,
Горящих планов,
Вездесущих стен
Туда, где мощно заменяют мышцы
Тщету философических систем.
Бегом!.. Увы, отяжелели ноги,
И сердце ноет без большой тревоги…
* * *
За границею старого года
Не изменит походки природа…
И в душе Вашей пусть сохранится
Свет любви, в нем любимые лица…
А вокруг пусть метели танцуют
И Снегурочки в щечки целуют –
Дед Морозу дремучему ясно:
Если в сердце огонь - жизнь прекрасна!
* * *
Прийти к началу,
словно кануть
в небо,
как будто все, что было,
только Звук,
протянутый навстречу корке хлеба.
Он есть – бетховенский
оглохший слух.
Он есть!
И скажем – слава Черту!
Младенцу ясно – Бог тут ни при чем.
Мы слышим
всем Неслышимое
четко –
волна души
к себе
сквозь шум влечет.
Прийти к началу…
Где оно –
Начало?
Ты слышишь?
Миг…
Рождение и смерть…
Начало там,
Где что-то умирало,
и где есть смысл
попрать ту смерть
посметь.
Я знаю,
где лежит мое Начало –
оно в молчании моих стихов.
И то, что раньше
на весь мир кричало,
удавлено потоком
мертвых слов.
Я знаю,
где лежит мое Начало.
И в этот вечер я вернусь назад.
Есть время
Возвращения.
Встречаю
прекрасный миг,
презрительный,
как взгляд.
Прикосновение
Четкие пятерни чинар
чутко касаются черной кожи
августовской ночи, усыпанной веснушками звезд.
Волны света неспешно уплывают в пространство,
разматывая километры невидимой ленты разлуки,
намотанной на колеса пыльных автобусов.
- Сафра! – скажет кубинец.
- Романтика, - воскликнет оптимист.
- Бесхозяйственность! – подведет черту экономист.
А ты промолчишь.
Ты будешь переполнять слезами
вселенский поток безысходности,
истоки которого в нашей любви.
В любви, рождающей все истинные несчастья.
Потому что она – свет, рождающий тень.
Потому что свет без тени – свет пустоты.
Потому что ты – это я,
а я – это ты.
Потому что бесконечна лента разлуки,
а встреча не может быть длиннее жизни.
Потому что четкие пятерни чинар
чутко касаются черной кожи
августовской ночи…
Театр
Жить памятью проще, чем жить:
Ни страха за ближних, ни лжи –
В душе на заплеванной сцене
Минувшего топчутся тени.
То очи, то лики, то маски
Сгущают трагически краски.
Картонно покорны актеры
Усталой руке режиссера.
А в зале зевотно и тихо,
Известно: где «вход», там и «выход»,
Известно, что пьесы начало –
Лишь первая сцена финала.
Сам зритель себе, сам театр,
Сидит в серых сумерках автор.
1987 год
Сорок лет
Сорок лет - далекий свет.
Чей там в зеркале портрет?
Непохожий на меня,
Но заметно, что родня.
А портрет мне говорит:
- У тебя усталый вид,
Слишком ты вперед стремишься,
Убежишь – не возвратишься…
Мне дослушать недосуг,
Нет свободных ног и рук:
Дом, работа, жизнь, авоська –
Убегаю от АВОСТа.
Сорок лет – еще не старость.
Ну, подумаешь – усталость!
Разрядимся, полежим
И по новой побежим.
Круг наматывай на круг,
Следом дети, рядом друг.
Не теряй в пути лица –
Ведь у круга нет конца.
Сорок лет – чуть виден след
Наших радостей и бед.
Научиться надо петь,
Чтоб о них сказать успеть.
Сорок лет – далекий свет…
Где ты, родственный портрет?
В моей программе
В белье стыдливой перестройки
Стоит страна, прикрывши срам.
Страна прикроется, а нам
Всю жизнь ворочаться на койке
В поту холодного стыда
За то, что страху честь продав,
Мы в мутном плаваем потоке,
И в нас гниют его истоки.
Пока мы руку жмем врагу
И вслух назвать боимся имя,
Прав друг, считая нас чужими,
И враг, в нас видящий слугу.
А если по приказу свыше
Мы мыслим, действуем и пишем,
И выгибаем дух в дугу –
Петь гимны веку не могу.
Рабы останутся рабами,
Покуда пряник есть и кнут,
Пока вершится власти блуд,
И совы свищут соловьями.
Пока свободный человек
Не сотворит свободный век –
До той поры в моей программе
Не забывать о нашем сраме.
Дорогой ЮП
Как давно и как недавно
Мы в Ваш класс вошли впервые,
Принесли с собой улыбки
И тетрадки, и цветы.
А потом мы покидали
Класс любимый с грустью светлой,
В нем оставив сказку детства,
Наши детские мечты.
Будут встречи, будет радость,
И, наверно, очень скоро.
Но всю жизнь пусть будет рядом
В Вас влюбленный класс и школа.
До свиданья, до свиданья,
Наш Учитель самый главный,
Самый умный и красивый!
Вас вовек не позабыть!
Вы учили неустанно
Дружбе, верности и чести,
Не дрожать в час испытанья
И находчивыми быть!
Будут встречи, будет радость,
И, наверно, очень скоро.
Но всю жизнь пусть будет рядом
В Вас влюбленный класс и школа.
Как давно и как недавно
Мы в Ваш класс вошли впервые,
Чтобы там найти тропинку
Нашей будущей судьбы!
До свиданья, до свиданья,
До свиданья, Юль Петровна!
Наш Учитель самый верный!
Вас вовек не позабыть!
Всегда Ваши "бэшки" и "вэшки"
1963 - 1987
Коллапсары
Не успевая стать друзьями,
Мы исчезаем в черной яме –
Мы коллапсируем привычно,
В зерцало лени сердцем тыча.
Нас это вечное зерцало,
Не отражая, созерцало
И, созерцая, преломляло…
Смотрелись всласть, да жили мало…
А сердце в яме то сердцало,
То лепетало, то мерцало
Звездою в памяти чужой,
То ныло нудно, как ожог
Давнишний, но еще не мертвый.
А я, надеждами измотан,
Смотрел на мир очами строк –
И был подобен грусти слог.
Увы, не больше, чем подобен –
Он слишком четок и подробен,
Чтоб стать самою тайной чувства.
Пока я чувствовать учусь,
Жизнь между строк проходит тенью,
И внемлют птицы и растенья
В простенке между двух миров
Бессмертной музыке без слов.
Колодец
Расходятся круги,
Сжимается петля.
В кругах кружат враги –
Круг дружбы у нуля…
Я камушки швырял
В колодец бытия –
На дне растет гора,
Ключи в себе тая.
Все ближе правды лик –
Азартная игра!
Светлы лучей стволы,
И вот уже вода
Пролилась через край.
В ней счастье иль беда?
Пойди – переиграй…
* * *
Ланке
Ланка, Ланенок,
Любимый чертенок,
Дарил я тебе
И венки, и короны,
Писал твою душу
Стихами и прозой –
Стремленья, надежды,
Улыбки и слезы.
Казалось – тебя
Изучил наизусть,
Но вряд ли
До тайны твоей дотянусь –
Она миражем
Исчезает пред словом,
Чтоб снова возникнуть
Тревожным и новым.
Я вижу дорогу,
Которой бежали,
И крепко друг с другом
За руки держались.
Все хуже дорога,
Все круче подъем,
Но вряд ли на шаг
Мы с тобой перейдем.
Торопит нас жалость –
Как мало осталось!
И как нам прекрасно
Друг с другом бежалось!
Уж дети за нами
Томятся на старте.
Бегите, родные,
И нас догоняйте…
Ланка-Ланенок,
Любимый чертенок,
Ты словно ребенок,
Сердитый спросонок,
Чтоб тут же растаять
От утренней ласки
И верить в незримую
Истинность сказки.
Монолог поэта-романтика
«Вы – безнадежный романтик.
Пора становиться взрослее…»
Из разговора с редактором
Не пил я водку с нужными –
Недуг делил с недужными
И песни пел с веселыми,
Гнул спину вместе с селами,
Писал стихи, как пишется –
Мои сжигали книжицы –
Уму учили разуму
Обкатанными фразами.
Но не корысти-к?рысти
Искал я – чистой совести,
Идеи неизгаженной
И правды непродажной.
Но надо мной крепка
Всевластная Рука,
Клыки, копыта, пушки
Продравшихся к кормушке…
Что я могу? Не лгать,
Не красть, не предавать
И подлеца в лицо
Мерзавцем называть,
Не гнуться перед «нужными»,
Недуг делить с недужными,
Стихи писать, как пишется,
Не думая о книжицах.
О жажде
Жаждет эпохи – мгновение,
Цели жаждет – движение,
Мысли – жаждут романа,
А ручейки – океана,
Жизни жаждут – надежды,
Музыки жаждет – скрежет,
Жаждет печали – отчаянье,
Невысказанность – молчания,
Жаждет улыбка – смеха,
Жаждет ответа – эхо,
Мертвое – жаждет желания,
Живущее – понимания…
* * *
Обресть человеческий голос
И друга обнять за плечо,
На сердца арктический полюс
Любовью дохнуть горячо,
Почувствовать ели под снегом,
Пройти, не спеша, по лыжне,
В сугроб повалиться с разбега,
Забыв о своей седине,
Коснуться щекою мороза,
В чащобу лесную уйти
И там, у замерзшей березы,
Увидеть начало пути,
И, зябко от холода ежась,
К теплу очага не спешить,
Ведь жизнь – это только возможность
Увидеть, понять и решить…
Пиявки
Они с горизонта сползали неспешно
Кишащею черною массой кромешной
В кровавых лучах восходящего солнца…
А я наблюдал за явленьем беспечно
И думал, что это меня не коснется.
Я думал: как многообразна природа,
Какие в ней только не водятся твари!..
Но вот в черной массе исчез мой товарищ,
И мы с ним не виделись более года.
Не мог я понять, что творится с любимой –
Она на глазах становилась прозрачной,
А мне было с ней одиноко и страшно.
Пиявки клубились безветренным дымом –
И вот не нашел я однажды любимой…
Я бросился в эту сосущую тучу,
Надеждою тщетною душу измучив:
- Эй, вы – всесосущие и вездесущие! –
Кричал я, облепленный жаждущей тучею.
- Верните товарища мне и любимую!
Верните мне сущность мою неделимую!
Верните прозрачность моих горизонтов!
И что-то еще… Позабытое что-то…
А туча молчала,
А туча сосала…
И в книге строка за строкой исчезала –
В заветной моей ненаписанной книге,
Где жили секунды, мгновенья и миги…
Монолог ручья
Я в потоке «самотека»
Ручеечек-недотепа –
Никуда не пролезал,
Лап мохнатых не лизал,
Пробивал в молчанье русло,
Пел, когда мне было грустно,
Чью-то жажду утолял,
Падал в пропасть с черных скал
На другие скалы, наземь,
Если грязь – бурлил по грязи,
От победы до беды
Не глотал чужой воды.
Было – русло высыхало,
Было – силы не хватало,
Поворачивал, вилял,
Начинал свой путь с нуля.
Было все – хватило б толку
В устье снова стать истоком…
После спектакля
Я маску смываю –
Окончен спектакль,
Слов трепетных стая
Терзает уста
Безмолвно –
Спят звуки в раззявленном зале.
Кому они, что они
Тайно сказали?
Пальцы касаются
Потного грима,
Белые пальцы
Черного мима.
Сминаю в ладонях
Лики, личины
И снова бездонны
Трагедий причины.
О них не печалюсь.
Устал и обыден
В себя возвращаюсь
И больше не выйду…
А звуки стучатся
В закрытые двери.
Кто их услышит?
Кто им поверит?..
* * *
Стихи нашептывает снег,
Иголок округляя прозу.
И легкий ветер в тишине
Рифмует зимний сон с морозом.
Мгновенной вечности лицо
Мне дарит вещую улыбку.
Я понимаю – мой лесок
Еще не лес глухой и дикий.
Верлибра ярая пурга
Еще здесь наломает веток.
И не по строфам – по слогам
Брести придется мне в ответу.
После экзамена
Из нас отличников не вышло –
Мы испытанья не прошли.
Любовь сильнее? Дружба выше ль?..
Не нам развязывать узлы.
Нас близость взрывом изломала,
Когда энергия ядра,
Освобождаясь, выжигала
Из сердца зернышки добра.
Что было слишком – стало лишним.
Давно развеяна зола,
А мы все пишем, пишем, пишем
То умудрено, то стремглав.
Как будто Истины отведав,
Забыть не в силах странный вкус.
Как псы, торопимся по следу
Давно оставивших нас чувств.
Нас умиляет грусть потери,
Но и пугает встречи груз…
Закрыты форточки и двери.
Свободны клетки, город пуст.
Четыре тени
(баллада)
Снежане и Даниэлю
Шли четыре тени,
Шли по краю моря,
Шли, не торопясь.
Поднимали камни
И швыряли камни
По волне, смеясь.
Им светило солнце,
Ветер дул соленый,
Громыхал прибой…
Шли четыре тени,
Шли по краю моря
Дружною гурьбой:
Тень, что с бородою,
Впереди шагала,
Тень вторая следом
Лебедью плыла,
Третья – камышинкой
По ветру клонилась,
А четвертый – теньчик
Вился, как юла.
Шли четыре тени,
Шли по краю моря,
За руки держась.
И стихий бессмертных,
И стихов бессмертных
Продолжалась связь.
Прилетела тучка –
Черной грозной тучи
Дочка или сын –
И закрыла солнце –
Заслонила ручкой
Иль бантом косы…
Шли две грустных тени,
Шли по краю моря,
Головы склонив…
Первой – камышинка,
Следом плелся теньчик…
Где теперь они?..
* * *
Снежане
Что надо в шестнадцать?
До правды дознаться,
Над вязким болотом запретов подняться,
Увидеть мир в целом,
Найти в мире дело,
Чтоб сердце слова находило и пело.
И надо в шестнадцать
До смерти влюбляться,
Не верить в богов, не терпеть коронаций,
Лицо обретать и бессмертную душу,
Ближнего слышать,
Вселенную слушать
И с детством прощаться,
И вновь возвращаться
Надо в шестнадцать…
Эхо
Бояться собственного слова?
Страшиться эха?
Смешно, хотя, увы, не ново –
Стара потеха:
Так вызывали камнепады,
Снегов лавины
Попавшим в точку словом правды –
И миг ловили:
Ловили миг единоборства,
Преодоленья,
Кто выставлял, как щит, упорство,
А кто – уменье.
Но друг за другом погибали,
Кто посмелее.
И от сомнений выкипая,
Моря мелели.
Мельчали души и потери
И сила слова.
Но бьется вечной правды эхо
В хрусталь столовый.
* * *
Я возвращаюсь из иных,
из тайных измерений мира,
где были явью духа сны,
в объятья собственной квартиры.
И обступает красота
Меня обыденно и властно,
Как зелень свежего листа
Неописуемо прекрасна!
И как естественно из моря
Восходит голубой туман,
Он в срок возьмет меня измором –
Пойду я на самообман
И погружусь в волну покоя,
Где дремлют полчища медуз,
И с ней, как чудище морское,
Сольюсь, забудусь, растворюсь.
Но слышу, знаю, что гарпун
Уже летит в меня сквозь время,
Сквозь темы, стены, сквозь толпу:
Мои миры – мои проблемы.
* * *
Когда перевалишь за сорок,
Уходит иллюзий туман,
И дальше живешь не спросонок
И издали видишь обман.
И знаешь: пространство и время,
Хоть мало их, ныне твои.
И все же разделишь их с теми,
Кто честно с тобой говорит.
1988 год
…---… (SOS)
Замирает, замирает
Эхо маршей вдалеке.
Замеряю, замеряю
Ритмы пульса на руке.
Он стучит-стучит: три точки…
Снова три сквозь три тире…
Я пришлю ответ по почте
Где-то в сотом ноябре.
А пока он – вдох и выдох,
Вдох и выдох – шаг вперед!
Если кто-то ищет выход,
Он найдет, пожалуй, вход.
Как фридмоны, миром в мире,
Миром в мире мы живем.
Если станем мыслить шире,
То окажемся в другом.
Пульс гремит-стучит: три точки…
Снова три сквозь три тире…
Мир во мне стать мною хочет.
Я, выходит, устарел.
Кто растет, а кто мельчает,
Я – в себя, он – из себя…
Я уже ему мешаю!
Уступаю, чуть скорбя.
И шепчу-шепчу: три точки…
Снова три сквозь три тире!
Миром в мире, бочкой в бочке,
Точкой в точке на костре…
* * *
Вот и весна в моем лесу –
Осели талые сугробы,
Морозец веточкой в носу
Щекочет озорно, без злобы.
Казалось – радуйся, живи!
Так нет – любимых не хватает.
А следом – листьев и травы…
И снег уже почти не тает…
* * *
Ланке
Чем жизни меньше на часах,
Тем больше нежности и света.
Летит сквозь мрак любви планета,
И ей уже неведом страх.
Хотя у Вечности в когтях
Не допроситься ей ответа –
За что дана ей участь эта:
Пройти сквозь пламень, лед и прах?
Но мы с тобою день за днем
Ее спасаемся огнем
И лечим льдом судьбы ожоги.
А прах у Скульптора в руках
Вновь форму обретет впотьмах
Иль станет полотном дороги.
Настрой покоя
Мне легко, свободно, безмятежно.
Счастье разливается безбрежно.
Каждой клеткой тела, каждой частью
Непрерывно ощущаю счастье.
Я дышу легко, свободно, вольно.
Я живу легко, свободно, вольно.
Боль уходит, мне уже не больно.
Грусть уходит, мне уже не грустно.
Я - покой реки: устами устья
В океан мои впадают чувства.
Вижу жизнь глубокой и безбрежной,
Вижу жизнь красивой, теплой, нежной.
Безмятежно тело, безмятежно,
И душа в нирване дремлет снежно.
Мне легко, приятно и спокойно.
Дышит мир и я дышу покоем.
С каждым вздохом ощущаю ясно:
Я красива, жизнь моя - прекрасна.
Я люблю, любима, я в блаженстве
Растворяюсь ласково, по-женски.
Растворяюсь в радости безбрежной,
Мне легко, свободно, безмятежно...
Колыбельная-2
Нежно-ласковый покой гладит волосы рукой...
Нежно-ласковый покой разливается рекой...
Звезды дремлют в мягкой мгле,
Тишина на всей Земле.
И листва не шелестит,
А на ветках сладко спит,
И усталый ветерок
С нею рядышком прилег.
Тихий мир в глубокий сон,
Словно в море погружен.
Тихо-тихо тишина
Охраняет сладость сна.
Погружаюсь в нежный сон,
Сладкий сон, спокойный сон.
Замирают все движенья,
Исчезает напряженье...
Я расслаблен и спокоен -
Шевельнуть нет сил рукою,
Шевельнуть нет сил ногою -
Я лежу не шевелюсь...
В сон, как в море, погружусь...
Погружаюсь... Погружаюсь...
Облаков рукой касаюсь.
В колыбели теплых волн
Сплю, до края снами полн.
Мне светло и безмятежно,
И покоя гладь безбрежна,
И спокойна глубина
Освежающего сна.
Нежно-ласковый покой гладит волосы рукой...
Нежно-ласковый покой разливается рекой...
Сплю... давно и сладко сплю,
Сладость сна не тороплю.
Длится-льется крепкий сон,
Как покой со всех сторон...
Настрой бодрости
Барабаны бодрости рокочут ритмы радости!
Чистый воздух свежестью наполняет грудь.
Восходит солнце вечности, мчатся кони ярости -
Жизни нескончаемой продолжаю путь.
Мышцы наполняются брызжущей энергией,
Тело силой полнится, ясен взор и ум.
Затихает в памяти светлых снов элегия,
Слышу каждой клеточкой вечной жизни шум:
Ткани кроветворные кровь мне дарят юную,
Молодые легкие дарят кислород.
Сети кровеносные снова звонкострунные,
Молодая кровушка молодость несет.
Кости эластичные кровью вновь пропитаны,
В крови растворяется старческая соль.
Почками очищена, вновь чиста, как Истина,
Кровушка веселая растворяет боль.
Молодеют косточки, молодеют жилочки,
Мышцы звонко молоды, молод мощный мозг.
Нет предела радости, места нет грустиночке,
Жизнь покорна волюшке, словно пальцам - воск.
Сердце - бейся радостно! Мчись по телу, кровушка!
Счастья и бессмертия ощущаю зов.
Становлюсь прекрасною, словно в сказке Золушка.
Кажется секундами "тиканье веков".
Монологи максималистов
1.
Неназванное поколенье –
Мы – маски социального явленья,
Последняя надежда безнадеги,
Мы – тупики потерянной дороги.
Смотрите – словно зайцы, наши души
Орут на сковородках равнодушья.
Бессильному для жизни нужно чудо:
Кто верит в Кришну, кто-то верит в Будду…
Фуфло! Не верим мы ни в бога, ни в генсека –
В себе мы изучаем человека!
Обрыдло быть для вас комками теста,
Мы – вопль, мы – ритм, мелодия протеста!
И потому насч намертво спаяло
Тяжелое дыхание « металла».
Агитками уже по горло сыты!
Дерьмо – ваш мир, просеянный сквозь сито!
Презрением заткнем ретивый кратер
Надраенных районных бюрократий.
Мы в мир пришли – свое исполнить соло!
Смешна нам медь оркестров образцовых.
Наш инструмент – Душа,
Маэстро – тело.
У нас своя гармония и тема.
2.
Металлисты
Брейкеры и рокеры
Выпендрились истово,
Чтобы их не трогали,
Не взвалили на спину
Взрослые заботы…
Все вы были названы
По родам зевоты.
Не пробьет навылет
Вас тоска всемирная.
Вы – рабы навыверт,
Моськи безобидные,
Крашеные страусы,
Ряженые куклы.
Приготовьтесь каяться
После вашей купли.
Ярлыки навешены –
Скоро будут цены.
Эпатаж ваш бешеный –
Лишь канкан на сцене.
Слон пройдет по городу,
И из ваших жизней,
Яростных и гордых,
Только слякоть брызнет.
3.
Мы – идеалисты,
Дети Идеала.
На дороге Истины
Нас пока что мало.
Мы – смешны, наивны,
Но за нами Время,
Ложь бесперспективна,
Мы – надежды семя.
Нерушимо рабство
В почве диктатуры.
Вырастает братство
Из семян культуры
На полях свободы,
Где живут народы.
Мы удобрим почву
Нашими стихами,
И из каждой строчки
«Возгорится пламя»…
Проснись и пой…
«Мы рождены, чтоб сказку
сделать былью…»
Не слышит Спящая Красавица,
Как всяк турист ее касается –
Кто поцелует, кто вздохнет,
Кто нить из платья умыкнет,
Кто прядь косы отрежет ловко –
видна туристская сноровка…
Лежит – раздетая по нитке,
Лежит – острижена по прядке,
И нецензурные попытки
Уже в туристском распорядке…
А водит их – во всей красе
Сам королевич Елисей…
Путевые заметки
Цепляется время когтями колючих кустов,
Швыряет под ноги покрытые тиною камни,
Спускает с цепочек отлично обученных псов,
В пустыне голодной сладчайшими манит кусками.
И все для того, чтобы эхом усталых шагов
Нам не удалось пересечь пред собой горизонта.
И все для того, чтобы мы не искали врагов,
А кляли судьбу, невезение, бога и черта.
Была бы дорога – мы пересечем горизонт.
Внутри или вне – те, кто мыслит, не имут предела.
Кончается жизнь, как кончается тлеющий сон,
Но свет остается, но в мысль общается тело.
* * *
Сколько нам разлук осталось?
Пальцев хватит – сосчитать:
Бездна времени пуста,
А бессмертье в точку сжалось.
Сжалось в точку и молчит,
Словно жаждет продолженья,
Словно вечное движенье –
Не полет стрелы, а щит.
Беззащитные пред жизнью,
Беззащитные пред смертью,
Жизнь разлуками измерьте –
В них – разлуки вечной призрак…
Но, как прежде, разлучаясь,
Чтоб опять стремиться к встрече,
Вдруг с улыбкой замечаешь,
Что пока «еще нет вечер»…
* * *
Торт сугроба лежит на карнизе почты,
На деревьях висят в зимней спячке почки,
Шапки-птицы летят, хлопая ушами,
А под ними умы вечное решают.
На картину штрихи чувствами ложатся,
Чтоб, мгновеньем мелькнув, в вечности остаться.
* * *
Срок пришел для сорока,
Чем жива моя строка,
Коль на сорок сороков
Не сумел нажить замков?
Я своей квадратной датой
Вглубь копаю, как лопатой.
Год за годом, год за годом
Ввысь – гора пустой породы.
Первый слой вполне культурен –
Идеал в нем ищет дурень…
Идеал, идеал,
Кто тебя тут закопал?
Слой второй – элементарен,
Он инстинктами затарен,
Он рефлексами забит,
У него разбойный вид.
Пять слоев – чужие гены
Вплоть до энного колена,
Где живет мой древний пращур
И его домашний ящер.
Черта дюжина слоев
Вся забита до краев
Мировыми связями
Вместе с безобразьями.
Дальше – мусор и зерно,
Дальше – пусто и темно.
Ну, а в самой глубине
Чья-то надпись на камнe…
Или же на кaмне…
Почерк чужд и странен.
Там заветная строка,
Недоступная пока,
Или же навеки…
Тень легла на веки.
1989 год
Вечер
Разменявши на вечные истины,
Этот день, беззащитный и искренний,
Что добавил я к истинам вечным?
Только этот встревоженный вечер,
Только эти банальные строки -
Горький пепел на угольях горьких,
Только вечный озноб ожидания
На холодных ветрах понимания...
Но поют барабаны тревоги
Ритмы вечные вечной дороги,
Но зовет на тропу повседневности
Образ призрачный будущей древности.
И восходят в огне публицистики
Вечных истин дрожащие листики.
* * *
Зрелость – это мужество и воля,
Это вдохновенья ремесло.
Зрелость – колосящееся поле
И к руке приросшее весло.
Зрелость – это ясное сознанье
Чувства неизбежного конца
И способность чуять расстоянье,
Не теряя в ужасе лица.
* * *
Мой друг, философ и поэт,
Как ты премудр в своей боязни,
Творя трагический куплет,
Спустя лет сто с момента казни.
Как ты возвышенно ленив,
Как ты презрителен во знаньи
Бесперспективности возни
С креста бормочущих воззванья.
Дай бог тебе премного сил
Для сочиненья оправданья...
Но что ты бросишь на весы
В последний миг существованья?
Нигдея
От суеты скудеют строки,
Как обувь от пустой ходьбы.
И слепнут в немоте пророки,
Не превозмогшие судьбы.
А я смотрю в зерцало чести,
Стирая пальцем прах надежд,
Рисую контур Доброй Вести
Не существующей нигде.
Моя прекрасная Нигдея -
Страна счастливых дураков,
Невоплощенная идея
Кровавых, жаждущих веков,
Как осязаемо и зримо
Ты возникаешь между строк!
Я - твой глашатай нелюдимый,
Косноязычный твой пророк.
По чувству, по мечте, по слову
Фундамент созидаю твой.
Он рассыпается - я снова
Творю его, пока живой...
Но вот очищено зерцало:
И чистота, и пустота.
Чего-то в мире вдруг не стало -
Нигдея чистого листа...
* * *
Онемел я, когда загласили
Разрешенную ересь вокруг.
С дозволения петь я бессилен -
Не родится дозволенный звук.
Плод запретный манит, обещая
Первородный и сладостный грех...
Не хочу по регламенту рая,
Не участвую в общей игре.
Выдаю философскую прозу
Из заброшенных штолен души,
А ее под всеобщим наркозом
Местный босс обеззубить спешит.
Идеологи или дантисты?..
Костоправы ли?.. Знать не хочу.
Никогда не годился в хористы.
Вы уж пойте, а я помолчу.
1990 год
* * *
Как за удушьем вдох,
Так за молчаньем стих.
Он ни хорош, ни плох,
Он - только жизни штрих.
Подарок бытия
Для продолженья мук.
Я Богу не судья,
Но и не раб ему.
* * *
Первые тридцать – выстрелом влет:
Кто-то в нас верит, что-то нас ждет…
Позже поймем – на вторых тридцати:
Жизнь – только шанс до себя доползти.
Первые тридцать - далек горизонт,
Звездное небо – заботливый зонт…
Звезды – разлуки вторых тридцати,
А горизонт – лишь начало пути.
Первые тридцать – все тропы – к вершине,
Ум – богоравен, дух – благочинен…
Ну, а вторая тридцатка – оплата
Тех векселей, что раздали когда-то.
Первые тридцать – ты мот и богач:
В строку ложится улыбка и плач.
Но… ты узришь на вторых тридцати
Всю нищету и суровость пути.
Пусть же нам будет подолее – тридцать!
Время ладоням души подчинится,
Ежели в этих незримых ладонях
Мир будет чист и прекрасно бездонен…
Пристань
Возвращаюсь к стихам, как моряк из безбрежного рейса.
Ледяные шторма отхлестали свое по бортам...
Что ж, потомок-пострел, над мечтою наивной посмейся!
Не по строфам скольжу, не по рифмам скачу - по слогам...
Я по трапу схожу -
Как земля неверна!.. И коварно
Подставляет под стопы угрюмую прозу свою.
А за мною на бак выползают из трюма попарно
Бейты сумрачных строк, задыхаясь в свободном строю.
Эй! Нежнее, земля!
Эй, свободнее, рабские строки!
Не в чужие края возвращаюсь -
к любимым, домой!
Что ж в коленях слабы попривыкшие к палубе ноги?
Неужели уже я на бреге родимом чужой?..
| 
